Поль Констан - Несчастье на поводке

— То есть вы даже не заподозрили, что мужчина сорока лет не мог оказаться в отряде десантников в Колвези?

— Нет, — ответила Кэти.

Кому-кому, но Лили хотелось верить, причем всему, к чему она прикасалась.

— И даже в историю с автосвалкой, и даже Джеффу? — настаивала судья.

— Да, — ответила Кэти.

— Где были ваши мозги?

Однажды, еще ребенком, Кэти наблюдала, как куры закрывают глаза. Обнаженное веко, которое поднимается на глаз, а не опускается, и от этого вытягивается, становится тоньше, поглощая взгляд, ее завораживало. После такого открытия она стала подолгу выжидать сидя, не шелохнувшись, когда круглый, живой глаз резко затухнет в глубокой дремоте без всяких видимых на то причин. Она также подметила, как исчезает взгляд у других пернатых: голубей или уток, но с курицей все происходило страшнее из-за длительности момента, как в приступе эпилепсии. Когда курица приходила в себя, она встряхивалась и мотала головой.

Позже, когда ее обвинят в том, что она ничего не замечала вокруг, она решит, что ее глаза механически не способны на такое, что она слепая, как курица. Разве не это они имели в виду, что она вела себя как слепая? Как могла она заметить почти микроскопические детали? Она прекрасно все видела, как через лупу глазами с ресницами из перышек, окаймлявших желтые куриные веки в виде тонкой восковой пленки; она видела серых слоников на одежках Анжело, пластиковую фигурку нападающего Папена, действительно на него похожую, которая стояла на компьютере Малу, но она не видела остального, как отдалился муж, как не раз изменял ей. Выяснилось, что Малу была у него не первой.

Поэтому, отвечая на вопрос судьи, она призналась, что не видела, ни как низко пала Лили, ни каким опасным был Джефф. Более того, когда она вспоминала прошлое, чтобы обнаружить в произошедшем детали, которые могли бы ее насторожить, то она ясно видела, что собака была привязана скользящим узлом к шине грузовика; еще она видела, и даже очень отчетливо, синие цветочки на белой пластмассовой чашке, в которую Лили налила кофе. А где его сварили? Откуда взялся кофе? Даже если кофеварка и была, она ее не запомнила. Она бесконечно крутила вокруг пальца чашку и букетик незабудок.

Когда Кэти в мыслях возвращалась в тот фургон, он казался ей землей обетованной, ее не удивило, что именно там у Лили с Джеффом появился план про Израиль. Пустырь, на котором стоял фургон, был для них как взлетная полоса у моря, трамплин для прыжка в Израиль. Менее чем в пяти километрах от дома, она открывала для себя новый мир, в котором были свои порядки. Она оказалась на некой нейтральной полосе, отрезанная от своих проблем, рядом с теми, кто явно отличался от привычного для нее окружения. Она не сочувствовала их нужде, наоборот, ее восхищало то, что они все бросили и совсем не зависели от материального мира. Все, что связывало ее, все, что она так боялась потерять, они оставили по доброй воле, это ее успокаивало. Можно ничего не иметь и при этом быть уравновешенным, приветливым, внимательным.

И речь ее полилась. В фургоне ее голос зазвучал громче, она брала такие высокие ноты, которых раньше и не знала. Этот голос никогда бы не прорезался из ее уст дома, потому что с детства ее приучили понижать голос, а позже она сама за собой следила, чтобы не разбудить Оливье или не мешать работать Тони. Здесь наружу выплескивались и чувства, которые раньше строго контролировались. Она никогда так громко и долго не рыдала, даже на похоронах бабушки, где была безутешна и почти сорвалась, когда двоюродная сестра сказала ей, ввиду своей изощренной набожности, что нужно наоборот радоваться, что бабушка теперь на небесах, среди ангелов.

Там, в фургоне, рядом с Лили, которой она всегда все рассказывала, и никогда не скрывала даже самого потаенного, она переходила от рыданий к смеху, совершенно беспочвенно, разве что из-за капли спиртного в чашке со сладким кофе. Джефф предлагал: «По капельке». И, несмотря на то, что в фургоне было жарко от печи, капал ей на дно чуть-чуть анисовки. И разговаривать она стала не как обычно, а словами Лили, словами, от которых сама приходила в удивление, и которые повторяла, чтобы услышать их со стороны, понять и порадоваться им. Она говорила, как Лили, и теперь даже как Джефф — с глубоким сарказмом и необычайной пылкостью. Они всегда были будто в припадке. Лили корчилась от смеха, Джефф задыхался от гнева. Кэти думала, что умение издеваться над всеми и все вокруг разрушать грубостью — страшная сила. Всплывали в памяти отдельные эпизоды с Тони, где он выглядел особенно смехотворно и гнусно, и которые она сразу же подбрасывала для шуток и оскорблений. Они умели убивать словами. Все испепеляли одним махом.