Джеймс Мик - Декрет о народной любви

Потом ненависть к тебе прошла. Я пытался помочь. Ты помнишь, что то время было самым тяжелым. Отринув мир, взойдя на корабль скопцов, спалив ключи адовы, я по-прежнему испытывал к тебе влечение, ничуть не напоминающее страсть! Точно прежде нас связывала некая тайна, которую я позабыл, а ты помнила, но добраться до тебя и спросить, что случилось, я уже не мог…

И Анна поняла: никогда прежде, ни на мгновение не усомнилась она в душевном здоровье мужа. Насколько легче жилось бы, поверь она тогда в безумие супруга! Глеб говорил, точно просил не покидать его. Тогда женщина поняла: если выживут они с сыном — нужно уезжать.

Алеша позвал маму, она пришла, села на кроватку, принялась обхаживать. Ребенок открыл глаза и был почти в сознании. Температура держалась высокой, плечо болело. Спросил про Самарина, и успокоила: с Кириллом Ивановичем всё в порядке, Алешенька — настоящий храбрец. Анна украдкой глянула в дверной проем, где поджидал Балашов.

— Глеб, — позвала женщина. Подошел скопец, снова опустился на пол, склонив лицо вровень с Алешиным.

— Это Глеб Алексеевич, из деревни, наш добрый друг, — сказала Анна, — пришел на храбреца поглядеть… то есть тебя проведать зашел.

— Здравствуй, Алеша, — сказал отец.

— Здравствуйте, — ответил мальчик.

— У тебя останется отменный шрам. Друзья завидовать будут.

— Я стану кавалергардом, как папа, — сказал ребенок. — У него тоже много шрамов.

— Да, — согласился Глеб, — мне рассказывали…

— Папу на войне убили.

— Правда? Знаешь, я уверен, что отец тебя всё равно видит, если случается беда, и помогает советом.

Вздрогнув, Алеша затаил дыхание.

— А когда вырасту и воевать пойду, тоже сильно болеть будет?

— Боль уходит, если рану не бередить. Но так редко бывает.

Снаружи послышались крики, звон битого стекла, выстрелы. От взрыва, прозвучавшего в полусотне саженей, тряхнуло стекла. Анна вздрогнула и увидела, как на мгновение муж пригнулся и прикрыл голову руками.

— Не бойтесь, — сказал взрослому ребенок, — кавалергарды всё равно придут.

Балашов опустил руки.

— Прощай, Алеша, — сказал отец, — я буду за тебя молиться. Будь здоров, расти большой, поступай осмотрительно и люби мать… — Поцеловал сына в лоб и поднялся.

— Что же нам делать? — тревожилась Анна. — Отнести ребенка вниз? Может быть, там безопаснее?

Выстрелы снаружи усилились.

— Держитесь подальше от окна! — предупредил Балашов и направился к дверям.

Анна спросила мужа, куда он идет.

— Если ангел готов пасть, чтобы спасти другого, то так Богу угодно, хотя от искупления ангельского радость Божья сильнее, — произнес староста.

— Постой, — удерживала жена, — куда же ты? Давай хоть поцелуемся на прощанье…

Спускаясь по лестнице на первый этаж, Глеб прокричал что-то несусветное, такое, что Анна разобрала с трудом — то ли прощался, то ли заверял в своей любви. Она так и не была уверена до конца.

Подоспел Девельчен с пригоршней мха и почерневших на морозе листьев.

— Стреляют, — сообщил тунгус, — человек, который по лестнице спускался, сказал, в ад идет. Моя сказал его: Человек-Наша знать, как в Нижний мир спускаться. Крепкий веревка надо, так говорил. Большой бес проще ловить, когда на тебя бежит, однако.

К полудню Муц и другие укрывшиеся на крыше бойцы могли разглядеть, как с северо-запада двинулись на город в атаке красные. Из стоявших близ железной дороги изб вылетали джиннами столпы грязно-серого дыма, а несколькими мгновениями позже донесся грохот разрядов. Два дома загорелось. С обеих сторон мерно стрекотали пулеметы. Ближе к вечеру стали постреливать и в сторону, где устроился Муц. От невидимых ударов топорщилась отстреленная щепа. Было видно, как перебежками, от угла до угла, пробираются чехи на запад, к мосту, и дальше — к дороге на полустанок, к северу.

Вместе с двумя своими людьми Дезорт спустился с кровли, чтобы с земли прикрывать мост. Нековарж передал все боеприпасы Броучеку. Тот несколько раз пальнул по избяным венцам, стараясь никого не задеть — так, сообщить: о присутствии Матулы не было никаких сведений.

— А я-то думал, что, прежде чем очередная заваруха случится, домой успеем, — сетовал Броучек. — Чувствуешь себя точно крестьянин, на огород которого пять лет кряду засуха нападает.

К вечеру красные выкатили небольшую пушку и принялись палить по амбару. Один снаряд разорвался неподалеку и перебил в доме Анны все окна.