В два десять, когда репетиция шла полным ходом, в вестибюль театра заглянули Любош с Вашеком. Никого здесь не было, только уборщица чистила пылесосом темно-красный плюшевый ковер, устилавший лестницу.
– Мама сказала, – напомнил Вашек, – что мы должны подождать на улице.
Любош поправил на плече ремень спортивной сумки и расстегнул молнию серо-зеленого полупальто.
– Давай зайдем, – решил он и зашагал по мраморной лестнице прямо в своих горных ботинках.
– Тсс! – зашипел на него Вашек, когда они проходили мимо человека на стремянке, который чистил хрустальные бра возле зеркала в массивной золоченой раме.
– Сюда нельзя, – показал он на двери в партер, откуда слышалась музыка, но отворил.
В первые секунды Любош ничего не видел, только чувствовал одурманивающий аромат. Опершись о барьер ложи, стояла римская куртизанка в серебристом платье. Любош невольно засмотрелся на ее возвышающуюся конусом прическу, но Вашек тянул его дальше. Они уселись в тринадцатом ряду, с краю. Любош увидел гетер в серой и розовой кисее, полусидя, полулежа расположившихся в полутьме зрительного зала. Одна жевала хлеб с маслом, другая массировала щиколотку, третья снимала ресницы, потом наклонилась к Вашеку и чмокнула его в щеку. Вашек незаметно вытер лицо и локтем двинул Любоша.
– Гляди! – Он тряхнул головой в сторону сцены, где танцовщица в ритмически неистовых прыжках описывала круг. Черные волосы ниспадали ей на самые плечи.
– Так это МАМА? – удивленно прошептал Любош.
Вашек с небрежным видом бывалого человека кивнул
– Ну и ну! Во? дает! – изумился Любош и только успел подумать, что все это чем-то смахивает на соревнования по гимнастике, как Анна скрылась.
В конусе света на сцене появился обнаженный до пояса юноша. Музыка смолкла.
Ослепленный солнцем, он искал женщину, которая скрылась с его глаз. Зазвучала арфа: порозовела дорога, тянущаяся к горизонту. Вступили виолончель и альт: огненно-красная земля, пышущая жаром. Скрипки: сине-зеленые пинии на морском ветру. Кларнеты: разогретые белые камни в легкой дремоте. Флейты: симфония цикад. А потом все это слилось в единый голос, в опьяняющую песнь любви. Любоша вдруг зазнобило. Он чувствовал, что Анна вся устремлена к этому мужчине. Кто он? Раб, выломавший на рассвете железные решетки темницы? Или оживший бог из античных мифов? Любовная жажда манила их все ближе и ближе. Поднялся ветер и забушевал в струнах. Она разбежалась. Прыжок. Летит! И он хватает ее на лету в объятья!
Пораженный Любош наблюдал, как чужой мужчина, напрягая руки, высоко поднимает Анну над головой. Едва опустил наземь, как она вся приникла к нему, и он прижал ее к себе сильными руками.
Вашек перевел глаза на Любоша и потянул его за рукав.
– Спать сегодня будем у меня в комнате, – сладко прошептал он.
Любош наклонился к нему, с трудом оторвав взгляд от двух влюбленных.
– Кто это?
– Стрейда Индржих.
Они опустились на траву. Или это песчаный берег зеленого моря?…
Вашек ободряюще подмигнул Любошу.
– Мне он не нравится, – искренне заверил он его. – Не умеет дружить и не любит собак.
Они были в тени старой сарачинской стены в заколдованном полдне или уже стемнело? Ее ноги, стройные и смуглые, касались его сильного нагого тела. Он лежал на спине и притягивал ее все ближе, ближе…
Любош приподнялся в кресле, но Вашек схватил его за рукав и потянул назад.
– Он дурак, – убежденно прошептал он.
Как это случилось? Этого Любош понять не мог. Знал только, что его охватил безудержный приступ смеха. Прыснув, громко загоготал и Вашек – оба хохотали как безумные!
Сначала послышался крик, потом зажегся свет. Индржих, ослепленный, стоял у рампы, по телу его стекали капли пота, и он кричал вниз, в оркестр, хотя музыканты давно не играли:
– Хватит! Хватит! Хватит!
– Вот это Аннапурна, – сказал Вашек и указательным пальцем, синим от чернил, ткнул в вершину горы на четвертушке листа.
– А здесь? – спросил Любош, и сердце его защемило от странного чувства, когда разглядывал он эти два ряда рисунков, приколотых к рогоже.
– Это тоже Аннапурна, – ответил Вашек тоном проводника, водя испачканным чернилами пальцем.
– Тут я малость понапутал, – показал он на листок с множеством красных пятен, среди которых только с помощью самой буйной фантазии можно было разглядеть четырех альпинистов.
– Вот это я рисовал в декабре.
Любош увидел посреди гор красную палатку, перед палаткой на снегу костер. В правом углу печатными буквами было выведено:
Читать дальше