Харуки Мураками - Край обетованный

Однако в этом смысле задаешься вопросом: а действительно ли японцам нужна свобода? Особенно я почувствовал это во время интервью с людьми «Аум Синрикё».

Японцы с трудом понимают, что же такое свобода. Все любят своеволие, но страшатся свободы.

Поэтому у меня создалось такое впечатление: хоть и призывай таких людей уйти и свободно жить в одиночку, вряд ли большинство их это перенесет. Все в большей или меньшей степени живут «в ожидании указания». Ждут, пока откуда-то не придет распоряжение. А когда указаний нет, для них это не «свободное состояние», а «промежуточное».

Хоть это и не Фромм 113, но именно «побег от свободы». Поэтому основой образования является обучение с детских лет тому, насколько свобода прекрасна, но вместе с тем – и опасна. Как хотелось, чтобы этим занялись всерьез, но пока ничего не получается. Хотя если заняться как следует, получится непременно. Мне импонируют такие педагоги, мы часто с ними беседуем. Так вот, умелый учитель дает детям свободу. Дает им возможность делать что-то самим. И дети вполне справляются. Понемногу делают и странные вещи, но без них тоже нельзя.

Сейчас все больше и больше забивают голову знаниями. Что приводит к небрежному отношению к познанию жизненной мудрости. Особенно худо дело обстоит в Японии, где с начальной школы детей нагружают учебой. Такая учеба не имеет с жизнью ничего общего. Как-то недавно я разговаривал с Дональдом Кином 114– так вот, он в молодые годы, чтобы получить стипендию, изо всех сил изучал математику. Потому что, занимаясь математикой, можно было получить достаточное количество необходимых баллов. Не знаю, насколько он был прилежен, да вот только эта самая математика никак не пригодилась ему в жизни (смеется). На что я сказал ему: «В том-то и дело».

Когда выпадало свободное время, я старался бывать на заседаниях суда, однако, глядя на исполнителей, я не мог не почувствовать, как печально совершенное ими преступление с точки зрения самого преступления. Конечно, можно сказать, что этот путь они выбрали сами, но в большей или меньшей степени они были подвержены психическому контролю. Поэтому, не вдаваясь в проблему определения меры судебного наказания, до какой степени можно добиваться от них ответственности как от личностей? Этого я определить не могу. Я встретился с таким большим количеством пострадавших, я чувствую по-своему острый гнев по отношению к этому преступлению – и, тем не менее, во мне прочно сидит нечто вроде жалости.

То же самое можно сказать о многих японских военных преступниках класса В и С.

В конечном итоге это проблема системы. Однако система, которая интенсивно и целенаправленно отдает приказы и заставляет их выполнять, большая она или маленькая, возникает естественным образом. Для меня это очень страшно. Почему подобное «ноу-хау» внезапно появляется и за сравнительно короткий промежуток времени затвердевает так, что с ним не поспоришь, остается загадкой. Можно лишь предположить, что естественно или же принудительно работает сила, которая любит подобное присутствие. Действительно, схоже с проблемой суда над военными преступниками. Как ни суди, а проблемы непременно останутся.

Работая над этой книгой, я, когда позволяло время, старался посещать проходившие в Токийском окружном суде слушания по делу обвиняемых в организации зариновой атаки в подземке. Хотелось самому посмотреть на них, услышать их объяснения, разобраться, что это за люди, понять, что они теперь думают о случившемся. Однако представшая передо мной картина была грустна и безнадежна. Этот процесс напоминал мне комнату без окон и дверей в кошмарном сне, из которой никак не можешь выбраться.

Обвиняемые, почти в полном составе, утратили веру в Сёко Асахару как своего гуру. Учитель, которому они поклонялись, оказался лжепророком; они стали понимать, что их всех использовали во имя исполнения его безумных желаний. Следуя его приказаниям, эти люди совершили ужасные преступления против человечности. Полностью осознав это на суде, они глубоко раскаивались в содеянном. Многие называли своего бывшего вождя без всякого пиетета – просто «Асахара», иногда даже с оттенком презрения. Полагаю, они были искренни в своем раскаянии и своего рода возмущении. Не представляю, чтобы у них изначально присутствовало желание совершить такую жестокость – лишить жизни ни в чем не повинных людей. И тем не менее в какой-то момент они оставили мирскую жизнь и в поиске духовных идеалов пришли в «Аум Синрикё». От этого своего поступка эти люди не отказались и не жалели о нем. По крайней мере, так мне показалось.