Ксения Спынь - Дальний свет

— Так это же отлично! — Феликс описал неровный круг по комнате. — Если он хоть чуть-чуть знается с этой сферой, мы вполне можем связаться с ним.

— Нет, — проговорила Китти.

— Почему? Слушай, я понимаю, что вы давно не общались и, наверно, у вас всё сложно в плане личного, но не обратиться в нашем положении к человеку, который с большой вероятностью нам посодействует… по-моему, это просто преступление.

Китти села и холодно уставила на него взгляд. Заговорила резко и отрывисто:

— Я не знаю, где он сейчас. Не знаю, чем он занимается и что из себя теперь представляет. Не знаю даже, не сдаст ли он нас, если мы к нему явимся. Мы в постоянной опасности, Феликс, не можем быть уверены в самых своих близких людях и не ожидать подвоха с любой стороны, там, где его и не предвиделось, а ты готов доверить всё человеку, которого ни разу не видел — только потому, что я когда-то его знала.

Закончила она почти с восклицанием. Потом, досадуя на себя или на Феликса, опустила взгляд к своим коленям.

— Ты так и не понимаешь. Ты так ничего и не понимаешь.

Дыхание вырывалось у неё громче, чем обычно, и несколько дрожало.

— Китти.

Он сел рядом с ней. Молчание.

— Что у тебя с твоим отцом?

— Неважно.

— Он бил тебя?

— Иногда. Не в этом дело.

— А в чём?

Она помолчала ещё немного, подняла абсолютно спокойный взгляд.

— Я не хочу говорить на эту тему. Сделай одолжение.

Что-то не так с ней, подумал Феликс. С человеком, который только лежит часами, уставившись в потолок, или же монотонно, как робот, работает и сутками не спит, не может быть всё нормально. Надо, наверно, сказать ей что-нибудь…

Он подумал пару минут, не придумал ничего, встал с кушетки и отошёл на другую сторону комнаты.

— Я тебе про всё рассказывал, — Феликс отвернулся к большим рамкам на стене (кажется, какой-то гербарий). — Даже про школу. Помнишь? Как я подхалимничал перед учителем истории. Не для оценок даже, а просто чтоб лишний раз похвалили.

Этого он действительно не рассказывал никому больше — даже Рамишеву с Пурпоровым или кому-то из их компании. Да ладно, он бы скорее зарезался, чем допустил бы, чтоб они такое узнали.

Он разглядывал расплющенный жёлтый цветочек под стеклом («Лютик едкий»), когда слух доложил о едва заметном колебании воздуха. Феликс обернулся.

Китти уже стояла в дверях.

— Попробую починить машину, — она изобразила формальную улыбку диктора. — Найди пока подходящий город.

Через несколько дней дверь барака открылась.

Щурясь от непривычно яркого света, Рита вышла наружу. Надо же, за время, что она провела в той коробке, успел выпасть снег и началась настоящая зима.

Вокруг было тихо, никто не обращал на Риту внимания. Укутавшись поплотнее в шарф — заметно похолодало — она двинулась вдоль бараков. Надо только осмотреться везде внимательней, не пропустить…

— День добрый, фройляйн, — возвестил о своём присутствии Эрлин.

— И тебе такого же, — процедила Рита, не удостаивая его взглядом.

— Кого-то конкретного ищете? — невозмутимо поинтересовался он. — Или вообще?

— Не тебя уж точно.

Она ускорила шаг, намеренная оторваться и остаться в относительном покое.

— Кстати, твоя Лила всё, — с радушием заметил Эрлин. — Сегодня утром.

Застыв и обернувшись, Рита мрачно смотрела на него. Он слегка покачал головой:

— Из вас плохой ангел, фройляйн. Хотели помочь — и посмотрите, чем обернулась в итоге ваша помощь. Не думаю, что Лила просила вас об этом.

Пробудиться, открыть глаза в темноте, наверно, призывая кого-то — но зачем? — или это только показалось, простучало в ушах… ушло отзвуком другой жизни.

Китти полежала, глядя в потолок (ночью там, конечно, не было теней). Прислушалась к дыханию Феликса. Спит.

Она поднялась, осторожно, чтоб не разбудить его — здесь доски и мебель скрипели при любом движении — слезла с кушетки и спустилась вниз.

У дверей она засветила слабенькую лампочку, нащупала своё старое пальто (оно, как и красное платье, на всякий случай всегда хранилось в багажнике). Накинув пальто на плечи, вышла на улицу.

Воздух ночами был уже колкий и режущий, но освежал хорошо и отгонял жаркую дурноту, от которой ломило виски. Китти остановилась на крыльце, крепко вцепилась в перила. Подняла голову кверху.

В черноте висели звёзды — большие и тусклые, болезненные, как за слоем мутного стекла. Китти поискала среди них ту — самую яркую, но её, конечно же, не было на небосводе. И остальные светили совсем незнакомо, чуждо — сами себе, а вовсе не ей.