Ксения Спынь - Дальний свет

— Это наша дорога и путь, — объяснила Сибилла. Тихо прибавила. — И моя. Вся, что ни остаётся.

Она глянула на Рамишева. Тот чуть было не выронил карту, но всё же положил её ровно под первой. Арену цирка с противоположных сторон освещали два факела, и канатоходец-жонглёр никак не мог решить, к какому из двоих направиться перед тем, как начинать номер.

— Это выбор, — прокомментировала Сибилла. — Между важным и важным, между необходимым и необходимым. Нам всем придётся его сделать, но тебе — в особенности.

На карте Пурпорова белел большой придорожный камень. Поверхность его была испещрена нечёткими надписями, в трещинах же пробивались молодые побеги какого-то растения.

— Это память, — сказала Сибилла. — Камень не может ничего сделать, но запоминает всё, что прошло мимо. Позже он будет свидетелем. А из скрытых до поры семян когда-то вырастет новая жизнь.

— Память — лучшее оружие? — осенило Пурпорова.

— Именно! — воскликнула Сибилла, радостная оттого, что её поняли, как надо.

Феликс быстро метнул взгляд в их сторону. Ему вдруг вспомнилось, как в студенчестве, курсе на пятом, он представлял, что героически погибнет, а годы спустя кто-нибудь напишет обо всём. «Никогда не думал, что это сделаешь ты», — хотел он сказать Пурпорову, но конечно, не сказал. Только повеяло давним, почти позабытым, которое вдруг начало сбываться.

— Теперь ты, — Сибилла смотрела на него несколько робко, но настойчиво.

— А… Да.

Феликс глубоко вдохнул ещё раз и резко выложил карту под предыдущими, накрыв её ладонью. Затем осторожно убрал руку.

Сибилла, вдруг очень заинтересовавшись, даже передвинулась со своего места и наклонилась рядом с Феликсом над картой. На рисунке неслось по кругу огромное чёртово колесо. Верхние кабинки взмывали в синеву на фоне тонких шпилей и изящных башен города, нижние же погружались к его чёрному антиподу с выбитыми стёклами, что искажённым отражением простирался вниз.

— Что это? — Феликс покосился на Сибиллу и кивнул на карту.

— Колесо, — завороженно пробормотала она. — Колесо жизни и смерти. Тебе, кажется, предстоит что-то совсем особенное.

— Что особенное?

Сибилла наконец оторвалась от карты и подняла взгляд на него:

— Понимаешь… это как будто два противоположных. Но на самом деле это один и тот же город. Один и тот же мир. Понимаешь?

Феликс понимал её, но не понимал, в чём именно здесь смысл. Он быстро окинул взглядом все выложенные карты.

— Это ведь одна история? Да?

Сибилла кивнула.

— Значит, это сюда выводит нас дорога? Но куда всё-таки? Сюда? — Феликс ткнул в верхнюю часть карты. — Или сюда?

Сибилла думала было что-то ответить, обернулась в сторону, где стояла Китти:

— Последняя карта у неё…

— Я думаю, нам пора, господа, — Китти сдвинулась и подалась к двери. — Прошло уже достаточно времени.

Феликс заметил, что она успела подсмотреть в свою карту.

— Китти, — остановил он настороженно. — Что у тебя?

— У меня? — она мельком оглянулась, будто не поняла, о чём речь.

На лице Сибиллы вдруг отразились испуг и догадка. Она быстро просмотрела оставшиеся карты, вскинула голову, чтобы что-то сказать, но наткнулась на взгляд Китти: металлический и запрещающий. И Сибилла ничего не сказала.

— Я пойду первой, — Китти приотворила дверь. — Подготовьте пока снаряжение. Пешком нельзя пройти далеко.

Снег взвивался сыпучим белым облаком из-под полозьев снегохода. Было не рассмотреть даже дорогу под собой, не то что окрестности. Последнее поэтому Феликс доверил Рамишеву, сам же полностью сосредоточился на управлении своенравным механизмом (нет, человек, я поеду в эту сторону, а не куда ты хочешь).

Разумеется, он сказал, что сможет вести эту ярко-красную нелепую конструкцию, раз уж доводилось водить похожую раньше (в подробности он вдаваться не стал, но вправду ведь довелось однажды). Как-то в зимние каникулы — Феликс тогда был в средних классах — мама за что-то обиделась на него или на отца, на них обоих и на неделю уехала к кому-то в гости, папа же без лишних объяснений повёз Феликса за город, где они вдоволь час за часом рассекали на снегоходе. Обычно спокойный и сдержанный, отец нарезал виражи и петли, спускался с таких крутых горок, от которых закладывало в ушах и хотелось перекричать ветер, только за руль почему-то не пускал. Но капризное и упорное «дай мне порулить! дай мне порулить!» в итоге всё же возымело успех. (И пожалуй, то был единственный раз в жизни Феликса, когда подобное срабатывало).