Олег Кашин - Приморские партизаны

Щукин-отец теперь искренне хотел убить этого человека. Если Юра действительно имеет отношение к этим убийствам милиционеров, и если действительно это прямо какая-то банда, скрывающаяся в лесах, то было бы неплохо к ней присоединиться – да, ему уже под шестьдесят, но он вполне мог бы быть полезен этим ребятам, старый корабел.

А Щукин-сын тем временем спал, обняв щуплого антифашиста, на продавленном диванчике в однокомнатной квартире окнами на завод «Буммаш». Диванчик – единственное спальное место в этой неизвестно чьей квартире, и поэтому спать надо по очереди, и пока двое спят, другие двое сидят на кухне с охраной, двумя офицерами МВД Чеченской республики, которые здесь зачем-то в командировке, им скучно, и поэтому с ними можно играть в карты, слушать вперемешку чеченских бардов и «Гражданскую оборону», пить крепкий чай и есть пельмени, которых тут полная морозилка и которые непонятно кто купил и почему не забрал. Их привезли сюда сразу с пляжа, а зачем и почему – никто не сказал, и чеченские милиционеры тоже не знали или не говорили. Сказали – ждать.

Потом чеченцам кто-то звонил по телефону, они говорили на своем языке, и не было больше ни музыки, ни чая, и почему-то стало ясно, что если они чего-то ждут, то все, уже дождались, сейчас откроется дверь, и из-за двери придут новости.

– Мы ждем кого-то? – волновался нацист. Чеченцы молчали, потом один не выдержал, ответил, что да, полчетвертого придет комиссия. Часы показывали два, еще полтора часа надо сидеть на диване, не вставая и ни в коем случае не подходя к окну.

И они не видели, что за окном уже идет какая-то жизнь, строятся омоновцы, занимают позиции группы захвата, на крыше буммашевского заводоуправления располагаются снайперы, и проходная с утра закрыта, и арендаторов, которые на этом заводе давно вместо рабочих, не пускают на их склады и в их офисы, и все нервничают, и к чему-то готовятся, и в кабинете Башлачева уже лежит бумага, которую сейчас подошьют к уголовному делу, и в бумаге сказано, что оперативным путем установлено местонахождение банды – та самая однокомнатная квартира в пятиэтажке около «Буммаша», и есть уже неподписанный приказ о штурме квартиры, и Башлачев сейчас его подпишет и своими руками подошьет в дело, потому что он обещал Иванову, и это такое обещание, которое обязательно нужно сдержать.

В пятнадцать часов двадцать две минуты в дверь позвонили, Щукин дернулся, чеченец рукой сделал жест – сидеть. Позвонили еще раз. Потом удар в дверь, еще удар, треск, вооруженные люди в омоновской форме.

Стреляли все – и гости, и чеченцы, и кровь на обоях, и мозги на потолке, и четыре трупа на диване, и потом появился тот, льняной, со спортивной сумкой, в которой было четыре автомата, и аккуратно, с нежностью разложил автоматы среди мертвых тел – к оперативной съемке все готово, вечером ее покажут по телевизору.

Мешки с песком увозили грузовиками. Солдаты возвращались в казармы. «Перехвату» и «Вихрю-антиттеррору» дали отбой. Все закончилось.

Щукину-отцу тело так и не выдадут, запрещено законом, террористическая статья.

Шиша смотрел на беременную Надю и думал, что правильно, что они уезжают, в Москве и рожать лучше, и возможностей больше – любых, и по работе, и вообще. Рейс задержали на сорок минут, и эти сорок минут получились такие неприятные – разговаривать больше уже не о чем, все немного нервные, но не до такой степени, чтобы ругаться, то есть ты улыбаешься, а сам внутри злишься и хочешь напиться.

– Может, вискарика? – спросил Шиша, а Химич мотнул головой – нет, мол, не до того, но если ты хочешь, то пей сам, мы поддержим.

– Тогда я лучше дома, – Шиша еще раз нехотя улыбнулся и еще раз сказал, что ему, конечно, жаль, что они уезжают, но он все понимает, да и сам, наверное, рано или поздно уедет, только не в Москву, а куда-нибудь в другую сторону – может, в Испанию, там тепло.

– В Португалии дешевле, лучше в Португалию, – Химич не помнил, откуда он это знает и так ли оно на самом деле, но уже включил москвича, а москвич – это такой человек, который всегда готов дать полезный совет другу из регионов.

– Ладно, чуваки, давайте, – Шиша полез обниматься, потом чмокнул Надю, – не скучайте и пишите, – и они ушли на досмотр, а он пошел к стоянке. Пожилой сторож возился со шлагбаумом, и Шиша, конечно, вспомнил того старика Романовского – сумел бы он тогда вырваться, нажал бы на свою тревожную кнопку, приехала бы милиция, и сидели бы они сейчас с Химичем где-нибудь на Урале, и ничего бы вообще не было. Он вспоминал Романовского, как он хрипел и булькал, и был, наверное, в шаге от того, чтобы начать его жалеть, хотя бы его, но потом подумал о тех четверых, про которых читал в газете – теперь в убийстве Романовского и во всех других убийствах считались виноватыми они и, хоть это и некрасиво, Шиша против этого не возражал. Он понимал, что это несправедливо и нечестно, но у него не получалось всерьез думать о несправедливости по отношению к каким-то другим, незнакомым людям. Ну вот так устроен человек, ничего не поделаешь. Сел в машину, завелся, поехал.