Марта Кристенсен - Башня на краю света

Когда Премудрые Девицы в следующий раз наведались в гости и не увидели своего свадебного подарка, Маме пришлось их обмануть, сказав, что прекрасная фарфоровая собака упала с комода и что она ужасно этим расстроена.

Девицы в ответ великодушно улыбнулись и успокоили ее:

— Ах, милочка, случаются беды похуже. И то сказать, мы и сами не вечны, не за горами уже тот час, когда всем нам придется навек распроститься с этой юдолью скорби.

И все же стеклянный Белый Свет не рассыпался в прах. Его возвращает зима.

Зима на дворе, сосульки свисают со всех крыш, снег кружит по улицам и переулкам, а на окнах появляются дивные картины, вырастают чудесные светлые сады, где все ветки и листья стеклянные.

Это ледяные узоры. Их рисует Мороз.

Мороз, этот удивительный комар-долгоножка с длинными руками и оттопыренными красными крыльями-ушами, вьется по городу, окутанному тьмой или освещенному месяцем и северным сиянием, и, проворно перебирая пальцами, выводит на всех окнах замысловатые узоры.

В нарисованных Морозом садах тихо, как на кладбище. И, однако же, если хорошенько прислушаться, то услышишь немолчный нежный перезвон, словно где-то вдалеке звенят бессчетные маленькие колокольчики. Это звон тишины. Это звук, что таится за всеми звуками.

А на Богородицыной Горке кутерьма — кто с санками, кто с лыжами, кто просто с фанеркой, шум стоит и гам: «Эй, с дороги! Эй, посторонись!»

— Ты, Амальд, на Богородицыну Горку не ходи, маленьким детям опасно там кататься! Лучше катайся с Ягнячьей Горки!

Но на Ягнячьей — скука, здесь собрались одни карапузы, у которых не хватает смелости съехать с Богородицыной, поэтому ты потихоньку топаешь со своими салазками на высокую и опасную горку.

И — у-ух! — летишь во весь опор вниз по крутому склону и дальше по льду замерзшего озера.

Один раз, второй раз все сходит благополучно, но на третий раз — авария: на тебя наскакивают сзади другие санки, гораздо больше твоих, и ты, перевернувшись на полном ходу, врезаешься в высоченный сугроб, снег набивается тебе в рот, залепляет глаза. Но другие санки тоже перевернулись, и не одному тебе приходится выкарабкиваться из белых завалов, со всех сторон в снегу чьи-то головы, руки, визг, взрывы хохота. И вдруг: «Эй, Амальд!» — раздается рядом, и это не кто иной, как Глазелка! Только она вся в снегу, и ее почти невозможно узнать. Но тут кто-то зовет ее: «Ну пошли, Меррит!» И Глазелка исчезает, а ты стоишь ошарашенный: ты и не знал, что ее зовут Меррит и она откуда-то знает твое имя…

Вот так ваши имена на миг скрестились в снежной замети однажды белым зимним днем, давно, в незапамятные времена. И она растворилась в снегу и в сумерках. Но подожди, она еще вернется, теперь Меррит вошла в твою жизнь…

Разражается шторм с ливнем, за одну ночь снега как не бывало, все ручейки превращаются в клокочущие речки, а городская речка — в полноводный бурливый поток. Рождество вместо белого — размокшее, черное.

А в самую ночь под рождество город внезапно пробудился от оглушительного удара грома, сотрясшего все дома!

Всего лишь один громовой раскат, если только это действительно был громовой раскат — в грохоте слышался словно бы призвук жалобно звонящих колоколов…

Оказалось, что молния угодила в церковную колокольню.

Дурное предзнаменованье! Колокольня с одной стороны почернела, ее будто лизнул гигантский язык огня и копоти, а крест на верхушке шпиля покосился. Церковные часы остановились, когда стрелки показывали пять минут четвертого.

Темные силы приложили здесь руку. Однако ж они не смогли поджечь колокольню, не смогли повредить колокол. И хотя святой крест под их напором согнулся, сломать его им все же не удалось.

Об этом ведет речь пастор в своей рождественской проповеди, и прихожане с воодушевлением подхватывают радостные слова псалма:

А под Новый год колокольня, сверкая свежей побелкой, красуется в лучах вспыхнувшего северного сияния, и крест на шпиле опять выпрямился.

Но о смятении и переполохе, которые вызвал этот необычный удар молнии, долго еще рассказывали всякие чудные истории. Многие от страха едва не лишились рассудка. Премудрые Девицы совсем ополоумели — стояли у себя на крыльце и пели, держа в руках зажженные свечи.

А Тетя Нанна слышала в Кофейном Доме, как Рикке Испанка рассказывала о скандале, который в сочельник разразился в «Башмаке» между Премудрыми Девицами и Финой и который кончился тем, что Фина, угрожая своим сестрицам садовыми ножницами, прогнала их с криком: «Лучше убирайтесь подобру-поздорову, а не то я вам сама такое покажу знамение небесное!..»