Рафаэль Иглесиас - Счастливый брак

— Что-то не так с машиной? — спросил Энрике. Она отрицательно покачала головой. — Наматрасник тоже испачкан, — сказал он. — Подожди здесь, я поищу другой.

Он обнаружил один на полке рядом с простынями. В период ремиссии Маргарет перебрала и по-новому организовала содержимое всех шкафов, кладовок и ящиков. Выбросив многое из накопленного за годы их брака, она сохранила наиболее памятные вещи и все время обновляла семейный фотоальбом. Он подозревал, что она делала это для того, чтобы, перебирая воспоминания, напоминать себе, ради чего стоит жить. К тому же ей хотелось подвести итоги на случай, если окажется, что она достигла конца своего пути. Она уже смотрела в лицо смерти. Почему же он не мог этого сделать?

Они с Ребеккой быстро со всем управились, и вскоре Маргарет, а точнее, ее тело, потому что это было все, что от нее осталось, мирно покоилось под простыней и одеялом, которое Ребекка принесла из комнаты Грега. Энрике дважды проверил насос, чтобы убедиться, что Маргарет непрерывно получает дозу седативного препарата. Все было в порядке. По-прежнему казалось непостижимым, что ей удалось прийти в себя. Ее внутреннее напряжение должно было быть невероятным. Действительно ли он облегчает ей уход или все это просто шоу за счет ее страданий, чтобы всем остальным было не так тяжело? Какова бы ни была правда, Энрике верил, что должен увеличить дозу и не продолжать пытку, заставляя ее тело дышать еще несколько бессмысленных дней.

Он больше не ложился. Сварил кофе и положил в тарелку хлопья, но у него не было аппетита. Чего ему хотелось, так это принять душ. Когда он сказал об этом Ребекке, она спросила:

— А можно, я постучу тебе, если она проснется? — что означало, что она боится брать на себя ответственность. В восемь часов утра должна была прийти медсестра из хосписа, поэтому Энрике не сказал сестре: «Маргарет не может проснуться; но, да, если что, ты можешь постучать». Вместо этого он сказал, что дождется прихода медсестры и уже потом пойдет мыться. Смоет с себя все.

Маргарет смеялась. Откинув голову назад, она выпустила кольцо дыма. Пока она забавлялась с сигаретой, Энрике выдумывал безумные сценарии их совместного будущего:

— Мы же можем вместе прожить всю жизнь и никогда по-настоящему не трахаться, правда? Я же могу удовлетворять тебя и без члена, а сам могу мастурбировать.

Она приподняла голову, чтобы его видеть. Восхитительные голубые глаза с любопытством уставились на Энрике. Она спросила:

— Ты мастурбировал в новогоднюю ночь?

Что ж, он рассказывал ей обо всем, так что мог продолжать признания.

— Сразу после нашей встречи. Я был так зол, что получилось.

Маргарет затушила сигарету, перевернулась на бок, взметнув простыню и на мгновение приоткрыв соблазнительные стройные бедра и черный треугольник.

— Я тоже, — заявила она с хитрой улыбкой. — Пустая трата сил! — Она стянула простыню, обнажив нижнюю половину его тела. — Давай посмотрим, как ты это делаешь.

— Что? — не поверил он своим ушам.

— Давай, — сказала она, кивая на его член, который, как ни странно, уже пришел в состояние полуготовности. — Покажи мне.

Приблизив улыбающееся лицо на расстояние поцелуя, она ослепила его своими глазами-прожекторами.

— Сейчас, — шептала она, дотрагиваясь прохладными пальцами до его набухавшего члена. — Я помогу тебе начать.

Полтора часа Энрике ждал, когда придет медсестра из хосписа. Маргарет не шевелилась, не считая слабого колыхания груди под одеялом. Он отошел от нее, только когда позвонила ее мать, сообщившая, что они приедут незадолго до полудня, то есть около одиннадцати. Разговаривая с Дороти, Энрике вдруг осознал, что, согласно традициям семьи Маргарет, старался не вдаваться в подробности кошмара минувшей ночи.

— У нее поднималась температура, но сейчас она более или менее в порядке, — отчитался он.

— Это хорошо, — напряженным, полным страха и печали голосом, ответила Дороти.

Положив трубку, Энрике опустил голову, закрыл глаза и начал глубоко и медленно дышать, пока желание бежать, кричать и крушить все вокруг не ушло. Он приложил столько усилий, чтобы сделать ее уход как можно более тихим и достойным. Он верил, что ему это удалось — для других. Но не для них с Маргарет. Их мимолетные невысказанные «прощай» в промежутках между предсмертными встречами со всеми остальными были совсем не тем, чего он хотел, а сумбур и агонию прошлой ночи Энрике воспринимал как провал, которого никогда себе не простит.