Рафаэль Иглесиас - Счастливый брак

— С ума сойти, вот умора! — засмеялась, вспомнив об этом.

Гильермо считал, что обладает прекрасным вкусом в одежде. Маргарет чувствовала это и никогда не высмеивала его плебейское пристрастие к ярким цветам или стремление подражать внешне непритязательному стилю потомков первых переселенцев, что в лучшем случае кончалось тем, что он покупал в «Брукс Бразерс» одежду, в которой становился похож на павлина. В ней он выглядел не как человек из Вестпорта, а как латиноамериканский диктатор в изгнании, нашедший пристанище в Гринвич-Виллидж.

Но то, о чем говорила Маргарет, не радовало Энрике. Он вспомнил их последнюю ссору, ужасные слова, привычный поток оскорблений. После рождения Грега они договорились о перемирии. Но официально мир так никогда и не был заключен. Они решили не убивать друг друга и заключили стратегическое соглашение во имя славы и процветания имени Сабасов. Если Энрике и говорил отцу, что любит его, то либо подшучивая над ним, либо не зная, как закончить письмо или попрощаться. Тогда он еще не верил, что дни старомодной искренности в духе Диккенса сочтены.

— Мне так жаль, Пух, — сказала Маргарет, видимо заметив, как опечалился ее муж. Погладив его по щеке, она встала на цыпочки, нежно поцеловала его и прошептала: — Я тебе очень сочувствую.

Мутная волна, которую он тщетно старался удержать, вдруг поднялась и выплеснулась наружу, сдавила грудь. Энрике согнулся, словно его сильно ударили в живот. Он почувствовал прикосновение Маргарет, которая пыталась его обнять. Он оттолкнул ее, пряча лицо, горевшее от злости и стыда. Он предал свою семью, втайне высмеивал родственников, поддерживал видимость мира с отцом, матерью и братом, чтобы их семейные сборища с ее детьми не были уж совсем невыносимыми. Теперь ему казалось, что все это было делом ее рук, в том числе то, что он не остался с умирающим отцом. Это Маргарет внушила ему, что нет смысла сидеть всю ночь в больнице, что это все равно ничего не изменит, что Грег и Макс будут волноваться, а сам он только выбьется из сил.

— Он в коме, — сказала она. — Он не знает, кто возле него.

Энрике упал на кровать. Маргарет пыталась обнять и успокоить его. Он лежал, свернувшись клубком, так что казался меньше Маргарет. Энрике чувствовал на щеке дыхание жены и прикосновение ее губ, когда она пыталась добраться до его губ, но смогла дотянуться только до лба. «Бедный ты мой, бедный», — шептала Маргарет, отчаянно пытаясь его утешить. Но это она была во всем виновата. Это из-за нее он предал надежды отца, не стал тем, кем отец хотел его видеть: великим писателем, смелым глашатаем истины. Все, все отброшено ради этого убожества буржуазной жизни с бесконечными покупками и малодушной иллюзией благополучия и безопасности. Но вот правда, горькая правда.

— Ты меня не любишь, — громко всхлипнул он. Убитое горем, злобное животное в нем заставило его поднять голову и еще раз прорычать: — Ты меня не любишь!

— Что? — Его жена выглядела ошеломленной.

Пытаясь убежать от царившего у него в голове хаоса, он решил выбраться из постели, позабыв встать на ноги, и свалился на пол — Энрике услышал, как Маргарет вскрикнула, когда он упал на узкие доски паркета. Он вновь завопил:

— Ты меня не любишь.

Она ухватилась за его плечи, старясь помочь, спрашивая:

— С тобой все в порядке? Ты не ушибся?

Он рванулся прочь и, встав, подошел к окну, уставившись на городской пейзаж, чтобы убежать от себя, от мыслей, которые не давали покоя. Я сумасшедший, подумал он со всей ясностью. Я схожу с ума.

Вынырнув из-под его руки, в поле зрения появилась Маргарет. Ее лицо, обычно такое спокойное, было искажено ужасом.

— Энрике, — умоляла она, — о чем ты говоришь? Я люблю тебя. Разве ты не знаешь, что я тебя люблю?

— Нет, не любишь, — сказал Энрике, громко всхлипнув. Он уже был не в состоянии себя контролировать. Он кричал и слышал, как сам повторяет: «Ты меня не любишь, ты меня не любишь», — будто это произносил не он, а какой-то незнакомый безумец.

Маргарет держала его, уверяя:

— Я очень тебя люблю. — Откинувшись назад, чтобы заглянуть ему в глаза, она спросила: — Неужели ты не знаешь, что я люблю тебя?

Энрике опустился на стоявший под окном диван. Она сидела рядом с ним, гладила по руке, целовала в щеку, стараясь успокоить, пока он дрожал, как лист на ветру. На мгновение он успокоился, но потом вновь затрясся и застонал.

— Тише, тише, — сказала она.

Он прижал голову к ее груди, закрыл глаза и постарался не прислушиваться к собственным стонам. Дрожь прекратилась. Когда шум в голове утих и мозг уже не рвался наружу, Энрике подумал: «Что это вообще было?»