Рафаэль Иглесиас - Счастливый брак

Он быстро оделся, и Маргарет спустилась вместе с ним. Из своей комнаты выглянул одиннадцатилетний Макс и спросил, не случилось ли чего-нибудь с дедушкой. И он, и его старший брат были очень близки с Гильермо. Как минимум раз в неделю дед приходил подменить родителей и провести с внуками вечер, бесстыдно баловал их и забивал им головы похвалами, грандиозными амбициями и шутками. Макс крепко обнял папу. Энрике спросил:

— Тебя разбудил звонок?

Макс ответил:

— Я всегда знаю, когда в семье что-то не так. — И с детской торжественностью добавил: — Дедушка тебя очень любил.

Маргарет, улыбнувшись, с сочувствием посмотрела на Энрике и с гордостью — на Макса и, взяв сына за руку, повела его обратно в постель. Энрике представлял их — своих жену и сына, живых и здоровых, ожидающих его возвращения, — пока стоял возле Гильермо. Тот лежал на спине, со сложенными на груди большими волосатыми руками, лицо с сильными чертами казалось не спящим, потому что сон полон живости, но застывшим, как камень. Гильермо молчал. Молчал еще безнадежнее, чем в те бурные месяцы переходного возраста Энрике, когда они жили в соседних комнатах и отец отказывался с ним разговаривать.

Ему хотелось рассказать Гильермо, как Макс услышал телефонный звонок и объявил себя хранителем семьи.

— Ты в совершенстве освоил роль латиноамериканского сына, — сказал ему отец три месяца назад, когда непрерывная боль от проникшего в кости рака простаты начала пересиливать дозы морфия, и с каждым разговором оба все лучше понимали, что драма приближается к развязке. — Ну ты и сам знаешь, да? Ты достиг всего, чего латиноамериканский отец ждет от своего сына.

Внуки, которых Энрике подарил Гильермо, были частью его достижений, так же, как и мать, которую он им дал. Маргарет направляла и оберегала сыновей со строгостью, нежностью и абсолютной уверенностью в собственной правоте. Гильермо это очень ценил.

— Твои внуки вырастут хорошими людьми, — сказал Энрике в ответ на жалобу отца, что тот не увидит их взрослыми.

— О, в этом я уверен, — ответил он. — Я не беспокоюсь об успехах моих внуков. Маргарет позаботится о том, чтобы они завоевали мир. — Он рассмеялся. — Или что-нибудь еще.

— Прости меня. — Энрике еще раз попытался попросить прощения у мертвого тела. — Прости, что я не был…

На этот раз он не смог выговорить фразу до конца. Предыдущие трое суток Гильермо был в коме, и Энрике не мог все время находиться с ним. В первый день он ушел, просидев три часа. Во второй — два. Перед тем, как уйти в последний день — вчера, Энрике наклонился над кроватью, поцеловал морщинистый лоб отца, некоторое время прислушивался к его учащенному дыханию, которое, как ему объяснили, было следствием давления на легкие Гильермо асцита, жидкости, которая выделялась опухолью простаты и накапливалась в брюшной полости. Наконец, нагнувшись к уху отца, он прошептал:

— Все в порядке, папа. Теперь ты можешь уйти. Все, что ты хотел, сделано.

Он перечислил все вещи, о которых волновался отец: получено подтверждение договора с университетским издательством о переиздании всех его романов; Энрике позаботится о Ребекке и ее детях; и последнее:

— Я в порядке, папа. Маргарет тоже. И твои внуки. Ты можешь уйти. Ты можешь разрешить себе уйти.

Он следовал советам из хосписовской брошюры о том, что говорить умирающим пациентам, находящимся в коме. Энрике ни на мгновение не верил, что пациентам от этих советов был какой-то прок. Произнося эти странные слова, он понимал: это его они должны утешить. Ему становилось легче, потому что возникала иллюзия, что он отпускает отца.

Почему бы и нет, думал Энрике, направляясь домой, где его ждали к обеду Маргарет с сыновьями, зная, что остались считаные часы до того, как его отец испустит последний вздох. Пришло его время уйти. Гильермо прожил успешную жизнь. Он много кого обижал, но и много кого воодушевлял. Он вырос с матерью-одиночкой в Тампе среди рабочих, крутивших сигары, и умудрился вытащить имя Сабасов из безвестности и нищеты. Мне сорок два года, думал Энрике, я счастливо женат, у меня два сына, я автор восьми романов и трех фильмов. Я готов к тому, что мой отец умрет.

Смелые мысли, но вот настал конец, и Энрике обмяк и опустился на колени в изножье больничной кровати, стыдясь того, что оставил отца на хосписовских сиделок, что ушел домой к веселой Маргарет и жизнерадостным сыновьям и оставил отца умирать в одиночестве, среди чужих людей. Да какой из меня идеальный сын, думал он. Энрике в третий раз попросил прощения: