Борис Кригер - Забавы Герберта Адлера

«Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я– дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я-дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я-дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура! Я – дура!»

Женщина рассмеялась. Но когда поняла, что Герберт серьезен, смутилась и перевела разговор на более нежную тему…

…Анна была подавлена происшедшим. Она никогда не считала Герберта серьезным человеком. Он представлялся ей баловнем обстоятельств, талантливым, но слишком ленивым, чтобы быть в действительности на что-либо способным. Так, наблюдая крокодила, притворившегося, как водится, бревном, наивный натуралист может вообразить, что эта неподвижная рептилия вовсе не способна на яростную атаку.

Лежа целыми днями на диване в гостиной своего огромного дома, за который стало катастрофически нечем выплачивать ипотечную ссуду, Анна тешила себя планами неминуемой мести.

«Дай время, дай оправиться, и этот подонок еще пожалеет…» – шептала она себе под нос, но планы сменялись апатией и болезненной сонливостью, а предприимчивые действия Герберта по выведению Анны из бизнеса в конце концов выработали у нее стойкий рефлекс, близкий к страху, а страх – не лучший советник мести…

Был ли Герберт подонком? Возможно. Ведь он всегда подспудно знал, что рано или поздно его отношения с Анной завершатся именно таким образом, хотя бы потому, что это случалось не в первый, и, возможно, не в последний раз…

Однако если бы Герберту откровенно сказали, что он – негодяй, наш философ, скорее всего, расстроился бы чрезвычайно и даже не стал бы приводить весомые аргументы в свое оправдание. Он бы тоже улегся на диван и пришел бы в апатичное состояние духа, которое свойственно всем пережившим землятрясение, ибо все порушено, и восстанавливать не то что нет сил, а просто не интересно, а значит, считайте, что нет никакого желания.

Но судьба была милостлива к Герберту, ибо он надежно окружил себя людьми, которые не стали бы говорить ему в лицо или даже думать у него за спиной, что он – негодяй. Единственным опасным человеком в окружении Герберта оставался сам Герберт, но избавиться от самого себя ему не удавалось, как он ни пытался, и ему приходилось мириться с собой, по крайней мере до поры до времени.

Детство свое Герберт считал несчастливым, чрезмерно тягучим и проникнутым страхами, помноженными на страхи, порождаемые несправедливостью, кою неокрепший детский ум не в силах распознать. Только теперь, став вполне взрослым и независимым человеком, Герберт постиг, насколько его детство было отвратительным и беспросветным.

В весьма затасканной концепции неминуемого переселения душ Герберту не нравилась именно необходимость снова оказаться в беспомощности пеленок, которые волочатся за индивидом в его взрослую жизнь, именно эта беспомощность сознания и вера в сверхъестественное предначертание дурной детской судьбы коробили Герберта, и он настойчиво старался отмахнуться от мысли, что за последним вздохом последует пленительное, но рискованное путешествие в промежуточное бытие, завершающееся новым витком жизни. Чтение тибетской «Книги мертвых» выводило Адлера из сонного, обыденного равновесия, и подспудно он знал, что, видимо, так оно все и есть, и его «ум, утративший опору, гонимый ветром кармы», обречен на бесчетное повторение циклов, и Герберт внутренне готовил себя не растеряться, когда «из глубины света придет могучий грохот – естественный звук абсолютной сути», не сплоховать в этот самый что ни на есть момент всех моментов, а то, что беспокойные позывные Книги мертвых («…о сын благородной семьи, слушай, не отвлекаясь…») заставляли волосы подниматься дыбом, было верным знаком, что все это – неспроста.