Дмитрий Евдокимов - Добрые времена

Вдобавок ко всему Холодковский был полиглотом, знал пятнадцать языков. Из его карманов вечно торчали листочки — переводы текстов, которые присылались ему из Центрального патентного бюро.

Несомненные достоинства Холодковского уравновешивались не менее замечательными недостатками. Во-первых, он был чудовищно рассеян. Он мог запросто потерять какой-нибудь важный документ, запереть сотрудников, выходя из комнаты, сесть мимо стула. Во-вторых, его без конца осеняли идеи. Причем самые разные. Наряду с интересными и вполне здравыми абсолютно фантастические и невыполнимые. И, наконец, он был холостяк, что крайне нервировало женскую часть коллектива, тем более что ходили слухи, будто Холодковский чудовищно богат, поскольку обедать постоянно забывает, а ест только сушки, костюмов не покупает, в рестораны не ходит. Однако все попытки женить его оказались напрасными. Холодковский с дьявольской интуицией каждый раз начинал избегать тех дам, которые строили относительно него матримониальные планы. Рассказывали, что в далекой юности он был несчастливо влюблен и поклялся до гробовой доски не жениться. Но это было, вероятно, уже из области фантазии романтически настроенных женщин.

Сейчас он сидел, наклонившись вперед, перед столом редактора и трагически молчал.

— Что случилось, Пимен Нефедович?

— Пимен в обозе! — с надрывом в голосе заявил Холодковский.

— Почему «в обозе»? — поднял брови Николай Иванович.

— Смеются, не понимают, угнетают!

— Кто?

— Молодежь. Наша смена!

Самсонов заулыбался:

— Конечно, и будут смеяться, если ты чушь предлагаешь!

— Чушь?!

— А разве нет? Мне рассказывали, будто ты в отделе на собрании внес рационализаторское предложение: чтобы поднять производительность труда, сотрудникам работать дома. Было?

— Ну и что? От своих слов не отказываюсь. Зачем в самом деле нерационально время тратить?

— Какое время?

— На завод идти и обратно. А некоторые еще и в обеденный перерыв бегают. На это минимум час-полтора уходит. Сколько можно сделать!

— Кто же контролировать будет, что ты делаешь?

— А! Вот в этом и корень зла. А мы еще говорим о сознательной дисциплине труда!

— Позволь, позволь, — вмешался Василий Федорович. — Ну, допустим, все сознательные. А кульманы — что, с завода тащить? А техническую библиотеку? А связь с цехами? Нет, не продумал ты свою идею, Пимен, и стал объектом насмешек.

Холодковский упрямо тряхнул головой.

— Ну и пусть! Просто завод еще не дорос до моих идей. Вот с конвейером, например.

Василий Федорович насторожился:

— А что с конвейером?

— А помните, я писал заметку, где предлагал ликвидировать наши сборочные цехи, сделать один, но с конвейерной сборкой? Так ведь не напечатали.

— А ты помнишь, почему не напечатали? Было отрицательное заключение технического совета, — ответил Василий Федорович, нервно закуривая очередную сигарету.

— Неправильное было заключение, субъективное. На автомобильных заводах уже пятьдесят лет существуют конвейеры, а мы, станкостроители, строящие автоматические линии, работаем по-дедовски!

— Пимен, ты демагог! — замахал руками Демьянов. — Ты же отлично знаешь, в чем дело. Мы ежемесячно должны выпускать до пятидесяти типов станков! Причем все они разные и по весу, и по габаритам! Так уж исторически сложилось. Ликвидировали какой-нибудь завод или переводили на другую продукцию, а нам передавали его станки. Вот и получается разнокалиберность. Как можно в таких условиях конвейеризовать сборку?

Ромка с интересом слушал спорящих, хотя и не очень пока понимал существо дела.

— Правильно, — тяжело вздохнул Холодковский. — Я и говорю: «Пимен в обозе». А вместе с ним и технический прогресс на заводе.

Самсонов рассмеялся.

— Пимен, у тебя мания величия! Ты же в конструкторском бюро работаешь! Тебе ли не знать, что мы уже запустили в производство станок с базовым корпусом.

— Ну и что?

— А то, что постепенно выпуск станков разного предназначения унифицируется. База у всех будет одна, будем только отдельные узлы заменять. Да ты, кстати, являешься изобретателем одного из таких узлов, за что и стал обладателем авторского свидетельства. Или я ошибаюсь?

— Не ошибаетесь! Но это когда будет?

— Скажу точно, по расчетам техсовета, не позже чем через пять-десять лет.

Холодковский горестно покачал головой:

— Через десять лет...

Самсонов демонстративно поглядел на часы.

— Ну ладно, Пимен. Говорить можно много. Что-нибудь конкретное у тебя есть к редакции?