Дмитрий Евдокимов: Добрые времена

На перрон Ромку пришли провожать мама и семилетий братишка. Робко протискиваясь сквозь шумные студенческие ватаги, мама подавленно молчала. Братишка Колька же, напротив, вдохновленный всеобщим гвалтом, через который едва пробивались звуки духового оркестра, кричал, дергал Ромку за рюкзак:

— А мне с тобой можно?

Ромка чувствовал себя в этот момент скверно. Ему казалось, что он предает и маму, и брата Кольку, и вообще весь свой поселок, в котором родился и кончил школу. Долгой зимою ему не раз виделось, как поутру он распахивает окна их маленького домика, глубоко вдыхает густой приторный аромат летнего сада, пьет холодное молоко и идет с братом на речку, где встречается с бывшими одноклассниками и одноклассницами, блещет столичной эрудицией, купается и ловит рыбу. В прошлом году ему предложили ехать в археологическую экспедицию. Разве можно было отказаться от такой счастливой возможности! А теперь вот целина... Причины уважительные, но душу все-таки гложет. А тут еще мама не сводит с него глаз!..

Красивая у него мама и еще совсем молодая. Об этом во всеуслышание заявила неведомо откуда появившаяся Алка. Она и потом, когда подошли к тринадцатому вагону, все не отходила от них-то Кольку по стриженой головке погладит, то маму возьмет под руку, представляя ей поочередно отъезжающих.

«Чего она лезет?» — злился Ромка, одновременно испытывая чувство благодарности за то, что Алка тормошит маму, отвлекая ее от грустных мыслей и каких-нибудь особенно обидных слов, которые она может сказать на прощание сыну.

— А это Светик! — сказала Алка.

— Мы знакомы, — сказала мама.

— Где-то встречались, — мрачно сострил длинный и худой Светик, не раз с Ромкой бывавший у него дома, благо что ехать-то от Москвы всего два часа.

Они разом повернулись на звуки гитары. На подножке вагона уселся Стас Родневич. Брови, нос и губы красноречиво свидетельствовали о том, что Стас балуется боксом. С силой ударяя по струнам, он пел:

Все восприняли это, как сигнал к посадке. Суетливые поцелуи, хлопанье по плечу, чьи-то слезы, толчея у входа в вагон.

— У-у, злыдень, — мама ткнула Ромку в бок.

Он поднял, поцеловал Кольку, пообещав в сентябре приехать по грибы, нежно погладил мать по голове.

— А девушка-то ничего! — мать показала глазами на Алку, которая наконец отошла в сторону.

Ромка аж захлебнулся от возмущения:

— Ты что! Надо такое подумать...

И, уже вскочив на ходу на подножку, весело размахивая рукой, а затем, очутившись на второй полке, Ромка уязвленно встряхивал головой.

Собственно, ничего против Алки он не имел. Девчонка как девчонка. Прическа модная. С косичками она на второй день, как поступила в институт, рассталась. И фигурка спортивная, и мордашка, хоть немножко лисья, но, безусловно, хорошенькая.

Вот и сейчас она прошла по коридору, кого-то задела плечиком и, заливисто рассмеявшись, заглянула к ним в купе:

— Мальчики, подкрепиться не желаете?

— Обалдела, мать? — вежливо ответствовал Светик, уткнувшись в журнал, купленный на вокзале.

Ромка как-то рассеянно кивнул, думая о своем. Нет, Алку он не полюбит, слишком она земная, что ли. И все-таки что-то говорило ему, что любовь настоящая, первая — уже на пороге.

В свои девятнадцать лет он считал себя вполне зрелым и где-то втайне даже пресыщенным человеком. Дело в том, что однажды он уже встретил женщину. Рая была старше его на целых два года. Тоже студентка. Училась, чтобы потом учить других рисованию. Как сама смеясь рассказывала, явилась «жертвой» классического воспитания — кончила музыкальную школу, изостудию, посещала балетный кружок и даже секцию фигурного катания. В археологической экспедиции Раечка и еще ее две подруги были на привилегированном положении. Если Ромка, как и остальные ребята из его вуза, хоть и будущие историки, ехали копать, то есть, проще говоря, представляли собой малоквалифицированную рабочую силу, то девочки считались специалистами — они рисовали раскоп сверху и в разрезе, после каждого снятого слоя, а также копировали наиболее интересные находки, типа скелета, обращенного черепом на восток.

Экспедиция снимала домик в деревне, недалеко от найденного древнего городища, а руководитель, Оскар Львович, жил в гостинице областного центра, откуда приезжал рано утром на своей старенькой машине. Вечером за старшего оставался черноглазый, похожий на цыгана, Евгений, который уже вторично участвовал в экспедиции и знал все порядки. Когда, после недели безуспешных поисков, партия наконец обнаружила сгоревший сруб дома, относящегося к тринадцатому столетию, а у его порога Ромка неожиданно нашел женское разноцветное стеклянное ожерелье, Евгений подошел к Оскару Львовичу и пробасил: