Атанас Мандаджиев - Старт

— А дядя Влади? — вспомнил я.

— Что дядя Влади?

— Разве не дядя Влади стал тогда чемпионом мира?

— Дядя Влади? Да он никогда не был велосипедистом! Он был человеком, без которого мы не могли обойтись, — он чинил велосипеды. Но в Неаполь его не послали — никто не хотел давать денег на техников.

— Не может быть, — возразил я. — Ведь я сам видел его на фотографии, где этот толстяк вручает ему лавровый венок. Он там с усиками, улыбается…

— Это фотография итальянца Капулетти, мой мальчик. А Влади Иларионов был чемпионом мира среди техников. В этой области ему не было равных. Он так умел настроить наши развалюхи, что…

По пути домой я заглянул в мастерскую чемпиона мира среди техников. Он, как всегда, горбился над прилавком и ковырялся в угасающем примусе. Со стены улыбался усатый Капулетти. Своей плоской физиономией он совсем не походил на нашего дядю Влади.

— Ну, как идут тренировки?

— Идут себе.

— Это я и хотел услышать.

— Представляешь, сегодня тренер Янко Станев рассказал нам одну любопытную историю.

— И что же?

— Историю, которая произошла на стадионе в Неаполе в двадцать восьмом году.

— Какую историю? — Мастер снял очки, испуганно посмотрел на меня и бросил взгляд на фотографию. Потом непонятно зачем переложил пилу с одного конца прилавка на другой.

— История очень интересная. О том, как ты выиграл у Яржембовского и итальянца Капулетти.

Мастер смотрел на меня внимательно, с недоверием:

— Это правда?

— Да. Рассказал, как ты сделал посмешищем обоих и стал чемпионом мира.

— Это неправда. Неправда, что я их сделал посмешищем. Они оба были великими спортсменами.

— Именно так и было, как нам рассказал Янко Станев. Но ты их победил, и это делает твою победу еще более ценной. Раньше я не очень-то тебе верил, но теперь знаю, кто действительно чемпион чемпионов.

— Это так. Но только мне не верится, чтобы Янко Станев мог такое сказать.

— И все-таки он именно это и сказал.

— Ну… значит, это правда…

И он снова принялся ковырять примус, а я ушел.

Друзья мои, не удивляйтесь, когда иной раз я рассказываю вам о своей фантастической победе над непревзойденным поляком Яржембовским и итальянцем Капулетти на велотреке в Неаполе в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году. Не удивляйтесь и… простите меня.

Перевела Татьяна Прокопьева.

Борис спускается к озеру, продираясь сквозь густой ракитовый кустарник. Ветви, играя как живые, сплетаются у его ног. Он внимательно рассматривает их, отбирает подходящие и срезает тонким блестящим ножом. Вслед за ним бесшумными мягкими шагами крадется Сашо, толстый Сашо. Толстяк Сашо когда-то был самым ловким и быстрым человеком в мире, хотя теперь, глядя на него, в это трудно поверить. Он не режет ветки, а только собирает готовые прутья, потому что ничего не смыслит в ракитах и не знает, из какого материала получаются хорошие корзины.

«Ничего, научится», — думает про себя Борис.

Толстяку не нужны корзины. Он спускается к озеру только для того, чтобы составить компанию своему другу и не оставаться наверху с женщинами.

Ноги Бориса вязнут в мокрой земле и оставляют глубокие следы.

— Здесь почва никогда не высыхает.

— Да? Почему? По-моему, достаточно две недели без дождя — и высыхает.

— Да разве бывали когда-нибудь две недели без дождя?

— Никогда.

Оба продолжают спускаться вниз. Выходят на берег, тихий тенистый берег большого озера. На противоположной стороне немного вправо находится спортивная база, выкрашенная белой и синей краской. У причала привязаны три лодки — большая и два маленьких ялика. Никакого движения.

— Наверное, нет никого…

— Не может такого быть. Сейчас там должен быть Бизон.

— Да. Возможно, он там.

— Точно там. И наверняка спит.

— А к вечеру выйдет на тренировку один.

— Давай зайдем к нему.

— Есть ли смысл?

Они усаживаются на влажную траву. Сашо бережно кладет прутья на землю. Конечно, ничего с ними не случится, если он их бросит, но когда Толстяк что-либо делает, то делает это осторожно, внимательно и всегда именно так, как нужно. Он стаскивает с себя старую тельняшку, несколько критически разглядывает свой живот, хмурится, а потом бросает взгляд на базу.

Борис знает, о чем сейчас думает Сашо, потому что вот уже двадцать лет, как мысли у них одинаковые, общие. И если сесть с ними рядом, чувствуешь, как одна и та же мысль по воздуху перелетает из плешивой головы Бориса в крепкую голову Сашо. Потом — обратно.