Катерина Яноух - Рядом с алкоголиком. Исповедь жены

Кокаин не имеет никакого специфического запаха. Кокаин – это дама-невидимка между всеми наркотиками. Да, мадам Кокаин начала обустраиваться в нашем доме уже с лета. Или даже раньше. Проблема в том, что она не бродила, как вино, не пахла и не завоевывала позиции столь грубым способом, как алкоголь. Когда нас оккупировал алкоголь, о деликатности не могло быть и речи. Наоборот, своими бесформенными габаритами он грозил выбить нам все окна. Я привыкла засыпать, опутанная его склизкими щупальцами. Я теряла сознание от паров его ядовитого дыхания. Он лишил меня господства над собственной жизнью, над разумом, над инициативой и, прежде всего, над осознанием того, что мне нужно было сделать. Кокаин стоит денег. Огромных. Дорогие белые кристаллики. Эксклюзивная привычка, которая с самого начала воспринимается как роскошь. Кокаинист легко обретает чувство превосходства, полагая, что у него есть нечто, в чем иным отказано. Его идеалом является Аль Пачино в фильме «Лицо со шрамом». Прежде всего в той сцене, где он умирает.

Взять дозу. Принять ее…

После принятия наркотика у Рихарда бывал невидящий взгляд. Поначалу больше никаких признаков.

Наркотик не валялся на столе, и в карманах я его тоже не могла найти. Внешне казалось, что он не существует. Но я могла его слышать в пять утра, когда Рихард в ботинках ходил по квартире. Я пыталась цепляться за сон, накрывала подушкой голову, мне не хотелось слышать это клацанье обуви по паркету, неспокойное кружение вокруг стола, дивана, кресел. Он ходил туда-сюда, иногда останавливался, чтобы через секунду вновь начать свое нервное бесцельное блуждание. Я не могла понять, почему он это делает. Я не знала о беспокойстве и рассеянности, которые чувствует человек после принятия кокаина, о желании исчезнуть, намотать по обшарпанному паркету в пять утра тысячу километров.

Иногда к нам приходила мама Рихарда и помогала мне с детьми. Она переживала за Рихарда, но не представляла серьезности состояния своего сына. Она была милой и приятной. Бедная Марианна. Ей самой было нелегко. Рихарда она любила больше всего на свете, он был ее единственным сыном. Все его детство и отрочество они прожили в тесном симбиозе. В прошлом Рихард с удовольствием заботился о Марианне, помогал ей со всеми теми проблемами, которые она не способна была решить сама. Он гордился тем, что может помочь ей. Еще года два назад это было именно так, но все осталось в прошлом. Ныне все было иначе. Чем дальше, тем меньше он думал о Марианне, не давал о себе знать. Например, обещал ей, что придет и поможет побелить спальню, переставить мебель и убрать лишние вещи на чердак, но потом забывал о своем обещании и куда-то пропадал.

– Я не успеваю, – оправдывался он, когда я спрашивала, почему он так поступает.

Со временем его стали раздражать мои вопросы.

– Господи, как ты мне надоела! Я зайду к ней, понятно?

Я подала ему телефон.

– Так позвони ей! Она уже несколько раз звонила, сидит дома и ждет тебя!

Он не взял телефон. Вздохнул.

– Позвоню… Чуть позже.

Но потом уходил, так и не позвонив, не съездив к ней, не побелив спальню, не закинув ненужную полку на чердак, махнув рукой и на перестановку мебели.

В ситуации, в которой мы оказались, нужно было найти виновного. Я бы с удовольствием свалила вину на кого-то другого. Призвала бы его к ответу. Посмотрите, что вы с ним сделали. Он ведь всего лишь несчастная жертва. Пьет, чтобы утопить в алкоголе свою боль.

В общем-то, это было просто и логично. Тот, кого я любила, страдал, поэтому страдала и я, что приводило меня в неистовство. Я выходила из себя. Слепо молотила вокруг себя кулаками, пытаясь найти удовлетворительные ответы на все назойливые вопросы. Кто виноват? Может, к нему был несправедлив учитель в начальной школе? Может, его предали друзья? Может, виноват его безответственный папочка, который так жестоко бросил маленького мальчика на произвол судьбы? Может, мать была слишком холодна и эгоистична? Но нет ничего однозначно ужасного или однозначно прекрасного, черного или белого. И не существует никакой жертвы. Как не существует и простого объяснения. И сколько бы я ни разбирала с какой угодно стороны всю эту историю, я так и не сумела найти ничего, что могло бы пролить свет на роман Рихарда с бутылкой.

Мое подозрение совсем не вдруг пало на отсутствующего отца. Когда Рихарду бывало особенно плохо, я горела желанием позвонить этому мужику и высказать ему все, что я о нем думаю. Посмотри, что ты сделал со своим сыном! Как ты мог? Как ты только мог? Мне хотелось заставить его плакать, признаться – да! Это все моя вина! Я действительно была уверена в том, что признание отца Рихарда принесет тот самый катарсис, в котором мы так нуждались.