Дарья Доцук - Голос

Дрожащими руками я разворачиваю оранжевый бумажный пакет. Он шуршит, привлекает внимание.

Стас оборачивается:

– Саш, тебе плохо? Остановите, пожалуйста, тут девушке плохо!

Я отрицательно трясу головой и кашляю в пакет. С утра ничего не ела. Специально, чтобы не тошнило. Но когда тошнить нечем, это гораздо хуже, больнее, потому что тошнит желчью. Надо было поесть.

Водитель оглянулся:

– Укачало? Сейчас остановимся.

Все застыли и смотрят: их взгляды – иголки, а я – игольница.

– Не надо, – выдыхаю я.

Если сейчас выйду, обратно уже не вернусь, пойду пешком. Лучше скорее доехать.

– Точно? – покосился на меня водитель.

– Саш, давай остановимся, – забеспокоился Стас.

– Нет, нормально, – с трудом повторила я.

– Смотри сама, – сказал водитель и прибавил скорости.

– Саш, вот водичка, – Анечка протянула мне бутылку, но я не взяла.

– Отравилась чем-то? – спросила Яна. Краем глаза я видела, что она смотрит на меня точно так же, как тот мальчишка в самолете.

Анечка гладила меня по руке своей крошечной теплой ладошкой, браслеты позвякивали на ее запястье. Стас давал советы: смотри прямо, дома выпей активированного угля, по одной таблетке на каждые десять килограммов массы тела. Я ожидала, что они скривятся, отпрянут, создадут вокруг меня «мертвую зону». А они меня обступили, загородили от чужих глаз.

Яна не знала, как помочь, поэтому принялась ругать ярмарку – орущих детей, вонючие хот-доги и тупого человека-медведя. Спасибо ей, она тоже отвлекала от меня внимание. Ее недовольства хватило до самого города, и это размеренное брюзжание успокаивало и по чуть-чуть возвращало к жизни.

– Саша! Ты как в плену побывала! – ахнула бабушка.

Я скользнула взглядом по зеркалу в прихожей: лицо бледное с зеленоватым отливом, под глазами серые впадины, губы потрескались. И Стас меня такую до дома вел.

– В автобусе тошнило, – сказала я.

Бабушка засуетилась:

– Что ж я, старая дура! Не надо было отпускать! Сейчас я тебе чаю! Ты ж не ела ничего! – Шаркая и прихрамывая, она заторопилась в кухню. Я поплелась за ней. – Иди, Шуля, садись! На вот, сухарики погрызи, сейчас я суп разогрею.

– Бабушка, я пока не хочу. – При мысли о супе снова стало нехорошо.

– Обязательно нужно поесть! А то желудок сам себя переварит! Давай хоть овсянку? Откуда силы-то на выздоровление возьмутся? Ну хоть бананчик! Яблочко тебе порезать?

Я соглашаюсь на банан с чаем.

Бананы вкусные, от них никогда не воротит. Бабушка улыбается, глядя, как я жую. Ей как будто и самой вкусно.

– О, я поняла: мне надо питаться одними бананами, тогда точно не будет тошнить.

– Шуткуешь, – радуется бабушка. «Шуткуешь» – это ее слово, больше ни от кого не слышала. В нем вся бабушка.

А потом мы смотрели, что я наснимала в Ушакове. Бабушка достала свой ветхий альбом с фотографиями, и мы сравнивали.

Нет, приговаривала бабушка, Ушаково уже не то. Понастроили не пойми чего, такое место испортили!

Настоящее Ушаково вот где, на старых фотографиях, которые бабушка называет карточками. Они желто-коричневые, словно их долго держали на солнце. Как же не повезло нынешним людям! Бабушке Наде даже совестно перед ними, она-то застала Ушаково во всей красе – даже форбург [18]при замке был цел. Там, во флигеле, три семьи поселили. А водонапорная башня до сих пор стоит! Только проржавела вконец, никто за ней не приглядывает.

А с кирхой-то что сделали, хулиганье! Нет на них Фильки с Олежкой. Вот уж кто взял бы ее под охрану! От кого только они ее ни спасали, эту кирху, – и от леших, и от тевтонцев с белогвардейцами. И от фрицев, конечно. Иногда и Надю в игру принимали, хоть она малявка и вообще девчонка, ею только ундин приманивать. Хорошие они были, Филька с Олежкой. Теперь таких смельчаков днем с огнем не сыскать!

Так мы сидели, а на подоконнике счастливо светился домик-фонарь.

– Ну зачем ты поехала? Бычков же тебя предупреждал!

Зря бабушка рассказала маме про ярмарку. Мама же думает, что я тут выздоравливаю и набираю вес на бабушкиных пирогах («Вернешься как новенькая!»), зачем раньше времени ее разочаровывать?

– Тебя эти твои друзья уговорили?

– Да нет, я просто деревню хотела сфотографировать. Для бабушки. У нее ноги болят, она не может поехать.

Мама вздохнула неодобрительно:

– Сашенька, нельзя же так относиться к своему здоровью. Я все понимаю: бабушка старенькая, ее жалко, – но ты же умная девочка! Нужно ведь и о себе думать, у тебя вся жизнь впереди, разве ты не хочешь поскорее выздороветь? Врач ведь не просто так говорит!