Александр Проханов - Надпись

Кузов опустел, мокрый, липкий. Два ящика оказались незаполненными. Квитко махнул сидящему в бульдозере солдату. Тот двинул бульдозер на траншею. Стал сгребать грунт на ящики, покрывая их рыхлым волнистым слоем. Когда исчез последний ящик, бульдозерист направил машину в траншею, прессовал и утюжил грунт, давил гусеницами, ровнял отточенным блестящим ножом. Коробейников смотрел на бульдозер и чувствовал, как близко, под слоем мелкой земли, пламенеет красная звезда.

Послышался далекий ноющий звук подлетающего вертолета. Из вечернего неба возникла, приблизилась, опустилась окруженная секущими винтами машина. Исчезла в пепельном вихре. Словно рожденные из непроглядной пыли, пригибаясь, придерживая фуражки, вышли военные. Навстречу торопливо, держа у виска ладонь, побежал капитан. Вертолет тут же ушел, оставив группу офицеров, среди которых важно и строго держались два однозвездных генерала. Проходя мимо Коробейникова, оба недоверчиво, нелюбезно на него посмотрели. Один из них укоризненно указал Квитко на дорожку, обрамленную выбеленными камнями. Некоторые камни сдвинулись, были затоптаны грязными сапогами:

- Завтра прибывает зампред Комитета генерал-полковник Скрипко! Чтобы все недоделки были устранены! Побелить и выровнять!… - Группа прошествовала в штабное помещение принимать доклад полковника Трофимова.

Коробейников подумал, что в замысле, при исполнении которого утром были убиты двадцать четыре человека, и к месту стычки с обеих сторон границы стягиваются войска, и по рокадам пылят танковые колонны, и на приграничные аэродромы приземляются штурмовики, и дипломатические ведомства обмениваются злобными протестами, - в этом замысле было важно все, в том числе положение камня, обрамляющего дорожку, по которой завтра пройдет могущественный генерал из Москвы.

В сумерках на заставу приземлился еще один вертолет. Привез московских журналистов, призванных осветить столкновение на китайской границе. Шумно шли, тащили кофры с фотоаппаратурой, сумки с кинокамерами, громко смеялись, обменивались ироничными замечаниями. Супермены, объездившие страну и мир, баловни пропаганды, лучшие перья и объективы центральных газет и телепрограмм. Шумно ввалились в комнату, которую занимал Коробейников. Шмякали на пол поклажу, устало плюхались поверх одеял на койки. Вертели головами, похохатывали, некоторые были пьяны. Среди журналистской братии были корреспонденты центральных газет, и среди них вальяжный, в полувоенном облачении, Ильенко. Репортеры молодежных и комсомольских изданий, среди которых Коробейников узнал Видяпина, язвительного, скорченного, снедаемого тайным недугом. Были военные журналисты, престарелый писатель-баталист, операторы «Останкино». В комнате стало тесно, шумно, запахло вином.

- Старик, ты уже здесь? Когда же ты прилетел? - Ильенко дружелюбно окликнул Коробейникова. - Говорят, тут намолотили китайцев? Ты их видел?

- Он их и намолотил, - язвительно встрял Видяпин. Оба были пьяны, возбуждены. Им хотелось говорить, действовать.

- Вот навязался мне в провожатые, - кивнул на Видяпина Ильенко. - Все прикладывался к моей бутылке. Нашел себе бензозаправку.

- Вы аристократы духа, - уничижительно, корча из себя шута, потворствовал ему Видяпин. - Мы зависим от вас, кормимся крохами с вашего стола.

- Не проси, не дам. Утром сам пойдешь доставать, - оттолкнул его Ильенко.

В помещение вошел офицерик, маленький, худенький, тот, кто на границе дул в жестяную трубу. Тонко, просительно старался перекричать прибывших:

- Товарищи журналисты, в столовой есть ужин, кто желает… Завтра несколькими группами вас доставят на различные участки границы… Вся информация завтра… Будьте внимательны к указаниям офицеров… Завтра возможно новое нарушение границы… - и ушел, лишь увеличив всеобщее возбуждение.

- Дали бы автомат, а то давно не стрелял, - храбрился один.

- Чего их выбивать с территории! Подкатить «катюшу», ударить, чтобы они окончательно окосели! - смело предлагал второй.

- Мужики, надо требовать, чтобы нас повезли на границу, а то будут, как кроликов, на заставе держать, - заранее возмущался третий.

- Спер-мао-тозоид! - тонко выкрикнул Видяпин, повторяя уже известную шутку, награждаемый общим смехом.

Улеглись не скоро. Ворочались, пикировались. Постепенно засыпали, наполняя комнату тяжелым дыханием, бормотанием, храпом.

Коробейников лежал и думал, что завтрашний день уже помещен в замысел, где присутствуют еще не случившиеся события, смерти, быть может, его, Коробейникова, смерть, которую предполагает план, задуманный седоватым человеком с негроидными губами, стоящим у желтого окна на Лубянке.