Виталий Ахрамович: Психологический бестиарий. Психологический гербарий

Чистого Бытия, где нераздельно властвует и пребывает дух Сцепления.

Из всего изложенного проистекает, что эволюция, инволюция, деволюция и биволюция в системе связей черепкового бытия противоестественны по факту и по закону».

Я слушал и чувствовал, что пробуждаюсь, но мне очень не хотелось «быть и не-быть».

- Не уходи, - прервал я козлёнка, чувствуя сосущее отчаяние в сердце.

- Это ты не уходи, - ответил козлик мне. - Я всегда здесь, в твоей грёзе. Я достиг непрестанности. Спасибо глиняным черепкам. Я всегда здесь.

Литературная Россия. 29 августа 2003 года, №35.

Палевая, улыбчивая, как сон, кошечка тихо обошла угрюмо смотрящего в стену матерого кота, восседавшего копилкой на подоконнике в подъезде, и сказала:

— Я замуж хочу.

Не двинувшись, и так же упираясь взглядом в стену, кот спросил:

— Куда?

— Замуж хочу, — полуобморочно выдохнула дева.

— Что ты будешь там делать? — глинобитно простонал кот.

— Я буду верной, — пролепетала кошечка, жмурясь.

— Чему? — кот поворотил мощную шею и посмотрел на собеседницу.

— Ты понимаешь, — нервно зевнула невеста.

А этажом ниже притаилась рефлективно влюбленная в кошку мышка.

— Ничего ты не понимаешь, — сказала кошечка и опустошенно поплелась вверх по ступенькам.

Глаза кота закрылись, и он отдался воспоминаниям, в которых преобладало неведомое.

(Психологический бестиарий В.Ахрамовича. Ж-л "Наука и религия". 08.1990г.)

Крот рыл неглубоко. Он предполагал, что сам процесс облагораживает. Крот язвил землю, а крота язвило недоумение.

"Не понимаю? — пытал он себя. — Почему у меня нет соображений относительно мира?" — "А почему они должны быть?" — отмахивался крот.

Однажды крот наткнулся на угольный пласт, залегающий как-то так, что ни обойти его. И вдруг среди немой и слепой тишины крот услышал:

— Хе-хе, брат. Да ты света не любишь.

Крот замер.

— Не любишь, не любишь, — пищал голос.

— Ты кто? — спросил крот чуть успокоившись. — Ты фата моргана или алтер эго?

— Я Угольный Тук, антрацитовый дух.

— А почему у меня нет соображений относительно мира? — неожиданно для себя проворчал крот. — У тебя есть мысли относительно мира?

— Ах, оставь! Какие там мысли. Роешь и рой себе.

— Я не могу рыть. Я наткнулся на стену и меня самого язвит вопрос.

— Я же сказал тебе, ты, брат, света не любишь.

— А ты любишь? — спросил крот недоверчиво.

— Да! Очень! — пылко ответил Угольный Тук. И уточнил:

— В скрытом, в потенциальном виде. И возгорание люблю. Я люблю свет, когда он чернее тьмы. Больше всего я люблю всякую непроявленную потенцию.

— Так ты — ангел предсвета.

— Нет, я Тук. Я антрацитовый дух, хранитель света,

который чернее тьмы. Мое царство глубоко, а принципы высоко.

Свет — это горение, а я — хранение.

— Так куда же я рою, к свету или ко тьме? — спросил крот.

— Дурачок, свет и тьма — это процессы, они противоположны покою. Свет и тьма — это движение, а я люблю потенцию.

— Ты тоже крот? Только не роющий? — удивился крот.

— Не крот я. И ты не крот.

— А кто же я?

— Ты — червивая мысль земли, а я безмолвная молитва антрацитовых недр вечного пребывания. Рой свой иероглиф и не мешай своими сомнениями.

Голос Тука умолк навсегда. А крот наткнулся на подземные воды и его понесло. Влекомый ими крот был спокоен, он знал,

что после разговора с Угольным Туком что-то произошло с его судьбой, он оторван от своего прежнего иероглифа. И теперь его несет к началу нового.

(Психологический бестиарий В.Ахрамовича. Ж-л "Наука и религия". 10.1990г.)

В зеленом, коричневом, золотистом лесу лиса искала приятеля енота. Почему-то ей казалось, что в этот песенный день он гуляет. И она терпеливой рысью кружила вокруг норы енотовой.

А енот был в неподвижности: его неподвижность происходила от зачарованности, — енота чаровала былинка. Он замер в тепле темноты, куда свет почти не пробивался извне и необрывно смотрел на вздрагивающую былинку, томно произраставшую у самого входа в нору.

Много-много раз еноту хотелось заговорить с былинкой, но бог не дал ей такого языка, который был у енота. Сколько раз он своим маленьким енотовым сердечком ощущал небылинковую собранность в нежной зеленой струнности. Были мгновения, когда былинка, замерев, вытягивалась и стояла, перед енотовыми попытками заговорить, но зверек не понимал травного.

И вот теперь еноту померещилось, что он уловил язык соседки. Он ожидал теперь ее движений и был уверен, что если она шелохнется, то он поймет ее, поймет ее трепет: как бы в танце былинка могла поведать о себе. Но именно теперь былинка словно уснула, замерла в немоте.