Джон О'Хара - Жажда жить

— Не знаю, право. Но может, ты и права, — согласился Эдгар.

— Держись подальше от Джека Холлистера — вот что ты хотел сказать.

— Холлистера?

— Эдгар, у вас с Бетти нет секретов друг от друга. Она все тебе говорит, так что не надо притворяться.

— Ну да, — кивнул он, — именно это я и хотел сказать. Не надо начинать эти игры с Холлистером.

— Ну же, Эдгар, пусть все будет по-честному.

— Хорошо, хорошо, не надо продолжать эти игры с Холлистером или, если угодно, начинать заново. Холлистер — частная собственность. Больше того, Грейс, он превращается в нечто вроде идола, маленькое божество. Ну ладно, скажем, божество — это слишком сильно сказано, пусть будет божок. В любом случае о нем говорят на каждом углу. Все его читают, все его цитируют, перевирают. Вчера у меня был разговор с губернатором, и хочешь — верь, хочешь — не верь, но он начал пересказывать какой-то анекдот из «Пилюль». А я-то, признаться, думал, что он вообще ничего не читает, даже счета, которые подписывает. Но в любом случае, Грейс, если у тебя начнется что-нибудь с Холлистером, скандал поднимется страшный, именно потому, что он — божок. И всю вину свалят на тебя.

— Залягают до смерти?

— Да. И не только кобылы. Жеребцы — тоже, те, которым до тебя не добраться.

— Эта метафора… по-моему, мы злоупотребляем ею, особенно учитывая, что я никогда не казалась себе пастбищем. А что, если этот господин хочет перепрыгнуть через забор без всякого зова с моей стороны?

— Грейс, Грейс, Грейс.

— Ладно, — рассмеялась она, — по крайней мере теперь я знаю, что ты обо мне думаешь.

— Мэм, с меня вполне хватает моей женщины, да и не ходок я. Но если кто-нибудь скажет, что ты ему интересна…

— О Господи, и много таких?

— Кажется, так говорили о Клеопатре, так что тебе не о чем волноваться. И все же легко понять, почему мужчинам хотелось бы убедить себя, будто твои чары не производят на них никакого впечатления. Честно говоря, я и сам заставил себя в это поверить. Я смотрю на тебя просто как на подругу Бетти, и это сильно облегчает жизнь. И я точно знаю, что и тебе от меня ничего не нужно, иначе бы мы не сохранили невинность до нынешнего июльского дня 1920 года. И пусть так будет впредь.

— Ах ты, негодяй, что за оскорбления!

— Помилуй, — засмеялся он, — какие оскорбления. Я боюсь тебя. Настолько боюсь, что сейчас убегаю наверх, холодный душ надо принять. — Эдгар встал, потянулся, подхватил пиджак за воротник и накинул его на плечи.

— Трусы меня не интересуют, — фыркнула Грейс.

Он мягко погладил ее по голове:

— Грейс, не теряй друзей, меня и Бетти.

— Это что, тоже предупреждение? — Она высвободила руку и потрепала его по кисти. — Кстати, думаешь, мне понадобятся друзья?

— Может, и так, и тогда у тебя будем мы.

— Выходит, понадобятся? — Она стиснула ему руку. — Присядь на минуту, Эдгар. Не знаю даже, почему вдруг вспомнилось. — Он сел на плетеную подставку у ее ног. — Однажды… когда же это было… должно быть, лет пять назад. Еще до войны и до того, как я вляпалась в ту историю и мы с Сидни представляли счастливую супружескую пару. Дело было осенью, в октябре. Дети с утра уехали в школу, я — в город. Весь день лил дождь, и, по-моему, Сидни не услышал, как я вернулась и прошла вон в ту комнату, в берлогу, его кабинетик. Выглянула из окна. Сидни сидел на веранде, а на полу валялись с десяток пар обуви, его ботинки, мои, детские, щетки, бархотки, мазь. Этому занятию он всегда предавался в дождливые дни, до блеска чистил туфли. В общем, возился он с обувью и что-то негромко напевал себе под нос. А в какой-то момент вдруг остановился. Просто остановился и стал смотреть на струи дождя. И так продолжалось две или три минуты, лица его я почти не видела, но, Боже мой, Эдгар, до чего же одинокий у него был вид! Меня прямо жуть охватила. Захотелось выйти, успокоить его, сказать, как я его люблю, как все мы его любим. Но тут же я поняла, что не надо этого делать. Поняла, что никто не должен нарушать этого одиночества. — Она заплакала, но продолжала сквозь слезы: — Все, что было в моих силах, так это оставить его в покое, чтобы он не знал, что я видела его в ту минуту. Вот и все, что я могла сделать. Все.

Эдгар кивнул, в глазах у него стояли слезы. Грейс прижала к глазам носовой платок.

— Не знаю даже, зачем я тебе все это рассказываю. Может, потому, что ты заговорил о друзьях. Только что они сделали для Сидни? Все мы любили его, но никто не пришел на помощь. Интересно, а меня кто-нибудь заставал в таком виде? Нет, ни в коем случае нельзя смотреть на любимых, когда им кажется, что они одни. И самому нельзя этого позволять.