Натан Дубовицкий - Ультранормальность. Гештальт-роман

Он нажал кнопку коммуникатора.

– Света, где эти господа?

– Поднимаются, Александр Григорьевич.

Гости не заставили себя долго ждать. Сперва в помещение без стука вошел полноватый член совета безопасности и бывший министр внутренних дел Максим Короленко, а следом Андрей Зубцов, вице-премьер. Без лишних церемоний они расселись вокруг рабочего стола Столетова и приняли расслабленные позы, хотя именно сейчас особых поводов расслабляться не было.

– Лёжки за границей уже себе приготовили? – уточнил насмешливо Столетов.

– Не до шуток, Александр Григорьевич, – печально ответил Зубцов. – Вы видели что на Манежной творится? Самые массовые митинги после нулевых. И это серьезно. Антиправительственное движение будет только расширяться. Нам надо принимать какие-то меры.

– А вы что думаете? – обратился Столетов к Короленко.

Один из немногих членов Совбеза, близких к группе Столетова, всегда имел репутацию сдержанного и осторожного деятеля. За это он и лишился в двадцать первом поста министра. Сейчас же он проявлял ту же предусмотрительность в оценках, и выражалась это в неторопливых осторожных жестах, с помощью которых он как бы вел внутренний диалог с самим собой.

– Знаете, тут нужна некоторая деликатность. – наконец произнес он. – Силу протеста нельзя переоценивать так же, как и силу массовой инертности в целом по стране.

Столетов скривился в ухмылке, а потом произнес:

– Господа, я консультировался с разными людьми по поводу этого дела, а ответ неожиданно нашел в учебники физике за пятый класс. Ну вы знаете, у меня младшая дочь в пятом классе. Подходит вчера вечером, просит, реши, мол, задачку. И вот смотрю в учебник и понимаю главную угрозу для страны. Неожиданно так.

– Слушайте, Аркадий Григорьевич, это романтично все, конечно, – вмешался Зубцов, – но система больше не работает. А если в систему проникают новые знаки, которые она не может ассимилировать, это будет означать только ее крах. Митинги вот как раз этот знак. Здоровый такой значище нам всем. Мол, уходить пора. Мы не можем контролировать этот протест, и он сожрет все, что в стране понастроено, потому что на знак нет никакого значения и ответа.

– Тогда это просто вопрос ассимиляции!

– Мы пробовали, – добавил Короленко. – Выступали с заявлением.

– Слышал я что вы там заявляли. Требование разойтись это не заявление, – ответил ему Зубцов. А потом повернулся к Столетову: – Как же это можно ассимилировать-то?

– Флуктуация, – произнес Столетов.

Повисла некоторая пауза.

– Смотрите сами, – пояснил он. – Город как большой автомат работал в должном режиме. Но вот в какой-то момент куча народу отказывается выполнять свои социально-экономические функции и сваливает себя подобно отходам огромными кучами в разных местах города. Инфраструктура такую нагрузку не выдерживает: мостовые все разворотили, машинам и общественному транспорту не проехать, собственно мусор не вывозится, правопорядок соблюдать не удается, больные и раненые не лечатся. Но мы говорим: «Нормально. Это флуктуация». Как в физике. Случайные отклонения от среднего значения физических величин. Квантовомеханический эффект нашей политики после Дракона. И все всё правильно поймут – угрозу назвали. Пусть протестуют там себе пока ноги не отморозят: они и сами уже будут знать, что они лишь флуктуация, и их миссия конечна по чисто физическим причинам, не зависящим ни от лозунгов, ни от желаний.

Короленко широко улубнулся. «Флу-кту-ация» – произнес он по слогам малознакомое слово сам для себя, словно пробуя слово языком, на вкус, раскладывая на деликатные составляющие. Страшный блатант протеста неожиданно в его голове превратился в короткую линейную функцию.

– А вы хороши, – добавил Зубцов.

Столетов пожал плечами.

Погромы уже более ста лет не считались русской национальной забавой. Поэтому, когда Федора разбудили крики, звуки разбитого стекла, вопли пострадавших и приказной тон, льющийся из полицейского матюгальника, стало очевидно, что страна сменила цивилизационную парадигму. В каком-нибудь Лондоне погромы – часть народного хобби, игра по правилам. Все застраховано, иди и круши, собственник получит возмещение убытков. Экономика и законодательство работают и после отставок правительства. Наш бунт, бессмысленный и беспощадный, отменяет не только правительство, но и экономику, и даже человечность.

Стрельцов, открыв глаза, еще некоторое время лежал, укутавшись в спальник, и до конца не верил, что звуки эти часть реального мира, а не сновиденческого. Хотя по поводу снов, что он видел секунду назад, тоже было бы о чем поговорить со стариной Зигмундом.