Сухбат Афлатуни - Конкурс красоты

Земля под ногами стала мягкой, как воздух; Старлаб полетел в мокрую пустоту.

Он очнулся в пустом зале.

— Обезьяна! Тварь!

Их сиденья были пустыми. На сцене тоже было пусто, пахло реквизитной палью; пудрой, осыпавшейся десятилетиями с лживых актерских лиц.

Руки были все еще прикованы к креслу. Старлаб пару раз дернул.

— Сейчас, сейчас, не дергай!

Сверху, стуча по железной лестнице, спускался человек в красной кепке.

Старлаб узнал его: осветитель конкурсов, МНС. Оттопыренные уши.

— Не дергай, говорю, не глухой! — МНС пробирался к нему сквозь ряды, виляя спортивным задом.

Они сидели в кабинке осветителя, пили кофе.

— Ну ты спал, я понимаю! — говорил МНС, разворачиваясь в кресле.

— Где собаки?

— Кто? Забудь. Ты с самим Платоном разговаривал, какие теперь собаки!

Старлаб поставил просвечивающий стаканчик на стол.

— Откуда… про Платона?

— Сверху сообщили. Знаешь, вообще-то это здорово. У нас тут ребята пытались, даже, знаешь, сеансы этого самого устраивали, я на одном был, и ничего, результат ноль. Вместо Платона, короче, тень какой-то старухи, стала жаловаться на пенсию. Мы говорим: а что, у вас там тоже пенсию платят? А она: да нет, не платят, и все такое.

— Постой, а где Тварь?

— Кто?

— Тварь. И Обезьяна.

МНС сделал круглые глаза.

До Конкурса оставалось несколько часов.

О том, что он будет участвовать, ему сообщили, как положено. Вошел голый мальчик, весь покрытый золотой краской. Крылышки за спиной. Колчан, стрелы.

МНС подавился кофе и заплевал им весь стол.

Мальчик стоял на пороге будки осветителя и, улыбаясь, целился в Старлаба.

Стрела пролетела криво и вонзилась в кресло. Золотой мальчик выругался. Заныл, чтобы на него не жаловались: стрелы некачественные. Старлаб пообещал. «Теперь воткните ее куда-нибудь себе, чтобы след остался». Старлаб вертел стрелу. «Быстрее, мне фотографировать надо, все от краски чешется», — приплясывал мальчик, осыпаясь позолотой.

Сфотографировав Старлаба со стрелой под мышкой, мальчик удалился. Голые пятки зашуршали вниз по лестнице.

«Прошлый раз был другой мальчик; наверное, тот уже вырос», — сказал Старлаб и посмотрел на МНСа.

МНС водил тряпкой по столику и плакал.

Потом резко выпрямился: «Что? Что они в тебе нашли?»

Что они в нем нашли?

Он спрашивал себя об этом, когда его погнали в душ. Когда с него лепестками сходила двухдневная грязь. В соседних кабинках мылись другие претенденты. Один из них пел, и его песня порой звучала особенно проникновенно: вероятно, певец мылил пупок или другие отзывчивые к мелким банным шалостям места.

Замотавшись в пахнущую химикатами простыню, Старлаб думал: что они в нем нашли? Он должен быть счастлив. Он обязан задыхаться от счастья.

Нет, все было не так, как в прошлый его конкурс.

Проходя мимо кабинок, увидел в одной, приоткрытой, золотого мальчика. Потоки позолоты, смешанные с мылом, стекали и уползали в сливное отверстие.

— Как дела у того мальчика, который был до тебя?

Мыльное лицо уставилось на Старлаба.

— В порядке.

— Где он сейчас?

— Он умер.

Без золотой краски лицо мальчика стало пустым и заурядным. Старлаб отвернулся и пошел вдоль кабинок. Где-то снова запели.

— Вне очереди, вне очереди!

Его вели на эйдосографию. Очередь вздрогнула, посмотрела на него свинцовым взглядом и снова ушла в себя. Только чей-то старческий голос шлепнулся сзади, как мокрый недолетевший снежок: «Чтоб тебе на десять эйдосов меньше показало!»

В кабинете ругались. Голый мужчина с фигурой раскисшего Геракла стучал ладонью по столу: «Знаю я эти ваши приборы! Это не приборы, а мошенничество. Они у вас ничего не измеряют!»

— Не задерживайте очередь, — выглядывал из-за аппарата эйдосолог. — Занимайтесь спортом, ведите здоровый образ жизни.

— Я веду здоровый образ жизни, будь он проклят! Каждое утро холодный душ, потом — на зарядку становись! Раз-два, три-четыре, руки на пояс! Три-четыре!

— Не задерживайте очередь.

— Ну, измерьте еще раз! Ну, не может быть так мало, я же холодный душ каждое утро! Я же не хочу еще умирать, я же вокруг дома бегаю, все знают! В трех конкурсах красоты побеждал, в страже красавцев участвовал, психов ловил, и грамота есть, немного помятая, но утюгом прогладить можно… Ну, добавьте еще эйдосов, не могу я умирать! Кто мои цветы после смерти поливать будет, а?!

— Не задерживайте очередь…

Эйдосолог вышел из-за прибора и направился в соседнюю комнату. Остановился, внимательно посмотрел на кричавшего.