Джеймс Хайнс - Царица Джунглей

И самое удивительное: книга Элизабет имела еще больший успех, чем творение упомянутого профессора, а университеты, которые до той поры не хотели даже приглашать ее на собеседования, теперь звонили ей прямо домой и заочно предлагали место. За очень короткое время все в жизни Пола перевернулось с ног на голову: Элизабет вот-вот должна была получить постоянную должность в Чикагском университете, профессор из Англии захватил старый кабинет Пола с видом на реку, а самого Пола переселили в кабинет рядом с лестницей с видом на электростанцию и автомобильную стоянку. Ему приходилось делить помещение с преподавательницей и заслуженным старичком профессором. Первая страдала сильнейшим неврозом и забросала всю комнату сигаретными окурками и полупустыми банками из-под минеральной воды для желудочников. А старичок приходил в университет дважды в неделю, садился в свое кресло и почти сразу же засыпал над разваливающимся изданием «Семи типов двусмысленности».

Сегодня, однако, Пол пролетел по университетским коридорам с головокружительной легкостью счастливого молодожена. Он что-то напевал себе под нос, работая с копировальной машиной, и фамильярно подмигивал секретарше. И пока студенты спокойно дремали в жаркой аудитории, Пол с воодушевлением читал лекцию, положив ноги на стол, теребя карандаш и глядя в окно на блестящий от яркого солнечного света снег. Он думал о своей будущей жизни в Чикаго: об огромных книжных магазинах, задымленных джаз-клубах, о Художественном институте.

Вернувшись в кабинет, Пол увидел старенького почетного профессора, уже спящего над томиком Эмпсона; седая голова по-стариковски свесилась на грудь. Но даже эта жалкая картина не смогла сегодня испортить Полу настроение. Кто-то когда-то рассказывал ему, что старик в давние годы воевал в Нормандии, поэтому Пол наклонился над спящим и в самое ухо произнес ему громким шепотом: «Ложись!» Профессор, вздрогнув, подскочил в кресле и широко раскрыл глаза, представив себе, видимо, один из печальных эпизодов высадки союзников.

– Присутственные часы, – произнес Пол, подняв вверх указательный палец.

Когда «седая древность», шаркая ногами и все еще немного дрожа, удалилась, Пол запер дверь, закрыл жалюзи от ослепительно яркого снега за окном и погасил свет. Затем сдвинул в сторону все банки с «диет-колой», положил ноги на стол и продолжил мечтать о Чикаго. Конечно, все это он мог бы иметь уже год назад, если бы последовал за Элизабет в качестве сотрудника газеты. Зато насколько значительнее он будет выглядеть теперь, когда сможет – да-да, сможет – отрекомендоваться университетским преподавателем литературы из Чикагского университета. Или, допустим, из Северо-Западного университета. Или даже из Де Поля или Ла Саля. Теперь он стал не очень-то разборчив.

Пол представил себя в слегка помятом дорогом костюме и широком развевающемся плаще, беседующим в уютном книжном магазине на Миракл-Майл с шикарной, но уже уставшей от жизни супругой какого-нибудь брокера. От мысли о нерастраченной энергии этой женщины, которая целыми днями только ездит по магазинам и фитнес-салонам, по его телу пробежали электрические разряды возбуждения. Пол поудобнее устроился в кресле, закрыл глаза и представил, как они украдкой посматривают друг на друга, остановившись у стенда с новыми поступлениями художественной литературы, он и жена брокера – Хелен, о нет, Виктория! – лет тридцати, с проницательным взглядом и британским акцентом; как потом едут на Мичиган-авеню выпить чашку чаю у «Нейман-Маркус»; как Виктория приглашает его полюбоваться видом на покрытое льдом озеро из окна ее квартиры на двадцатом этаже пентхауса на Лейкшор-драйв. И вот он уже воображает ее, стоящей у широкого окна в жемчужном свете долгого зимнего полдня, и себя – снимающим с нее одну за другой стоящие немыслимых денег одежды и шепчущим ей на ухо: «Да-да, я вот-вот получу постоянное профессорское место в Чикагском университете…»

В дверь постучали, и от неожиданности Пол чуть не свалился с кресла. В последний момент он сумел удержаться, однако задел одну из банок с «диет-колой», и мерзкая жидкость залила весь стол.

– Войдите, – крикнул он, промокая «колу» салфетками. Из-за двери послышался голос Ким.

– У вас здесь заперто… профессор, – добавила она на случай, если за спиной оказался бы кто-то из преподавателей.

Пол замер, струйка «колы» уже стала образовывать на полу лужицу. Странно, они ведь договорились, что Ким не будет заходить к нему в университете. Он швырнул мокрые бумажки в корзинку и поспешил открыть дверь. Ким стояла на лестничной площадке и дрожала, кутаясь в толстое зимнее пальто, купленное в комиссионке. Девушка подняла воротник до ушей, щеки алели от прилива горячей калифорнийской крови. Пол, тоже раскрасневшийся от своих мечтаний о чикагской жизни, бросил опасливый взгляд на лестницу. Он понимал, что ему скоро придется расстаться с Ким, и надо сообщить, что он уезжает в Чикаго… только, конечно же, не сейчас, не сегодня. Пол затащил Ким в кабинет и запер дверь.