Катрин Пулэн: Лили и море

Я сталкиваю его в трюм. Иногда он снова падает на палубу и смешивается с остальными рыбинами.

Рукопашная схватка с лежащими тушами заставила меня вспотеть. Шквалы воды ослепляют меня, заливая лицо, стекая до самой шеи, просачиваясь под непромокаемый плащ. Ветер гудит в моих ушах. Сейчас он по-настоящему силен. «Морган» исчезает между волнами, луна исчезает в потоке воды, чтобы снова появиться спустя мгновение. Маленькое багровое сердце продолжает биться на разделочном столе, трепеща под невозмутимым сиянием танцующей луны, голое и одинокое среди внутренних органов и крови, как если бы оно ничего еще не поняло. В конечном итоге на это было невыносимо смотреть, и я собиралась бросить его в море вместе с остатками кишок, но нет, я не могу этого сделать. Лицо в слезах, запачканное кровью, на губах — вкус соли и крови?.. Расстроившись, я вспомнила первого палтуса, убитого мной на борту «Мятежного»: я хватаю сердце и проглатываю его, принимая внутрь себя это бьющееся сердце, и теперь в моей собственной жизни жизнь огромной рыбы, которую я только что обнимала, чтобы лучше выпотрошить.

А что делает Джон? Мне страшно.

Я заканчиваю опустошать чрево самого большого палтуса, стоя на коленях на палубе. Тяжелые веки, наполовину прикрытые, смотрят на меня в оцепенении.

— Там, там, — шепчу я, заставляя свою руку скользить по гладкому телу, я еще немного плачу, потом ем сердце еще одного распростертого красавца. С этой минуты я больше не падаю и не плачу. Я просто делаю свое дело. Сердца, которые я проглатываю одно за другим, образуют в моем желудке странный ком, вызывают жуткую, леденящую изжогу.

Последние палтусы отправлены в трюм, уложены на темное брюхо, чтобы на коже не оставалось следов. Я нарубила киркой лед, чтобы наполнить им животы и покрыть туши. Я вернулась в каюту. Джон храпит на скамье. Я закурила сигарету, приготовила кофе, разбудила Джона. Он уже лучше чувствует себя. Мы отправляемся к следующему бую. Джон взял бутылку пива.

Мы с трудом нашли буй, красный свет погас, исчезнув в волнах. Стоя возле поручня, я держу шест, мои опухшие колени трутся о твердое дерево в ритме качки. Я вытягиваюсь, чтобы зацепить багром буй, мне почти это удается, но Джон снова удаляет нас от него. После третьей неудачной попытки я отталкиваю его и, не раздумывая, беру управление в свои руки. Он отошел в сторону. Я выравниваю нос корабля, слегка поворачиваюсь бортом.

— Держи штурвал, Джон.

Одним энергичным движением я подбираю буй, захватываю буйреп, чтобы просунуть его в шкив блока. Встречный ветер терзает нас. Снова пошел дождь, луна скрылась. Но который был час в эту темную ночь? Джон молчалив. Корабль медленно прокладывает путь корпусом в направлении снасти. Палтусы поступают на борт беспрерывно. Снова они перекатываются по палубе, увеличивая качку, иногда, изогнувшись, подпрыгивая и приложившись нам по икрам. Мои истерзанные колени в такт качке задевают фальшборт. Джон управляет кораблем. Я работаю багром с промокшим под мрачным небом, расстроенным лицом. Облака следуют одно за другим, белые птицы кружат и планируют, их полет сопровождается криками… Снасть останавливается.

— Что-то попалось в глубине, Джон?

С трудом делаем поворот. Оба наклоняемся над черной водой, всматриваясь в кильватер. Как оказалось, на крючок попалось огромное бледное тело. Джон с трудом вытаскивает его. Из волн внезапно показывается огромный хвост — наживку заглотила голубая акула.

— Передай мне багор. И нож.

— Акула, Джон… Это правда акула?

— Передай мне нож, говорю тебе.

— Что ты собираешься делать?

— Необходимо освободить снасть, обрубив хвост.

— Она умрет?

— Она уже умерла.

Я поднимаю хвост на борт.

— Бросай назад.

— Не сейчас.

Безжизненное тело медленно погружается в воду. Появляется последний буй.

Непроглядная ночь. Очень поздно. Или очень рано. Мы закончили вычищать последнего палтуса. Трюм заполнен на три четверти. Мы сматываем последний десяток крючковых снастей. Я принимаюсь драить палубу.

— Прекрати, море это сделает за нас. Лучше пойдем съедим по кусочку, я отложил в сторону одну треску. Ну, идем же.

Наши влажные непромокающие плащи лежат на полу. Джон поджарил треску. Я разминаю отекшие руки, порезанные от запястьев до кончиков пальцев. Джон ковыряется в зубах зубочисткой.

— Сейчас у нас есть выбор: то ли вновь приняться за работу, то ли несколько часов отдохнуть.

— Тебе решать, Джон.