Мосаб Юсеф - Сын ХАМАС

Камера предварительного заключения состояла из двух больших помещений, заставленных нарами: комнаты восемь и комнаты девять. Комнаты имели форму буквы «L» и предназначались для двадцати человек каждая. В «углу» буквы «L» — маленькая спортивная площадка, с крашеным бетонным полом и складным столом для пинг-понга, подаренным «Красным Крестом». Нам разрешали заниматься там дважды в день.

Моя кровать находилась в дальнем конце комнаты девять, как раз около санузла. Санузел состоял из двух туалетов и двух душевых кабин на всех. Каждый туалет представлял собой обычную дырку в полу, над которой мы стояли или сидели на корточках, а сделав свои дела, обливались водой из ведра. Было жарко и влажно, вонь была нестерпимая.

Смрад стоял повсюду. Заключенные болели и кашляли, многие не утруждали себя мытьем. У всех противно пахло изо рта. Слабенький вентилятор не справлялся с клубами сигаретного дыма. Окон не было.

Каждое утро нас будили в 4.00, чтобы мы могли подготовиться к утренней молитве. Когда мы выстраивались в очередь в туалет, с полотенцами через плечо, мы выглядели так, как обычно выглядят мужчины спросонья, и пахли так, как обычно пахнут мужчины, вынужденные проводить время в душном замкнутом пространстве. Затем наступало время вуду — религиозного ритуала очищения. Сначала мы мыли руки до запястья, полоскали рот и нос, втягивая воду ноздрями. Протирали лица обеими руками от лба к подбородку и от уха к уху, мыли руки до локтя и проводили влажной рукой по голове — от лба назад, к шее. Потом мокрыми пальцами протирали уши внутри и снаружи, шею и обе ступни до лодыжек. Затем весь процесс повторялся еще дважды.

В 4.30, когда все были готовы, имам — большой, плотный мужчина с огромной бородой — пел азан. Затем он читал Аль-Фатиху (начальную суру Корана), и мы проходили через четыре этапа молитвы, повторяя молитву в положении стоя, на коленях и кланяясь.

Большинство заключенных были членами ХАМАС или «Исламского джихада» и молились каждое утро. Но даже члены нерелигиозных или коммунистических организаций должны были вставать рано утром, несмотря на то, что они не принимали участия в молитве. И такое положение дел их совершенно не радовало.

Один из заключенных отсидел примерно половину своего 15-летнего срока. Его уже тошнило от всей этой исламской рутины, и каждое утро его приходилось будить целую вечность. Его приятели тянули и толкали его с криками: «Вставай!» В конце концов им приходилось лить воду ему на голову. Мне было жаль беднягу. Омовение, молитва и чтение занимали примерно час. Затем все снова возвращались в постели. Никаких разговоров. Тихий час.

После утренней молитвы мне всегда было трудно снова заснуть, и обычно это удавалось только к 7.00. Но стоило только провалиться в сон, как кто-то начинал вопить: «Adad! Adad!» [«Номер! Номер!»], предупреждая, что пора готовиться к перекличке.

Во время переклички мы садились на нары спиной к израильскому солдату, поскольку он был без оружия. Перекличка занимала всего пять минут, и потом нам позволялось снова лечь спать.

«Jalsa! Jalsa!» [«Совет! Совет!»] — раздавался крик эмира в 8.30. Это было время организационного собрания, которое ХАМАС и «Исламский джихад» проводили дважды в день. Небесам было явно неугодно, чтобы кто-нибудь из нас поспал хотя бы пару часов подряд. Все это ужасно меня раздражало. Снова очередь в туалет, чтобы к 9.00 все были готовы к собранию.

Во время утреннего собрания ХАМАС мы изучали правила чтения Корана. Я знал их от отца, но большинство заключенных не знали ни одного. Второе ежедневное собрание было посвящено ХАМАС, дисциплине в тюрьме, на нем представляли новичков и сообщали новости с воли. Никаких тайн, никаких планов — обыкновенные новости.

После собрания мы обычно смотрели телевизор, стоявший в дальнем конце комнаты, противоположном туалетам. Однажды утром я смотрел мультфильмы, и вдруг во время рекламной паузы раздался грохот.

Ба-бах!

Перед экраном раскачивался кусок фанеры.

Я подскочил от неожиданности и стал оглядываться.

— Что происходит?!

К фанере была прикреплена веревка, тянувшаяся к потолку. Другой конец этой веревки держал один из заключенных, сидевший в противоположном конце комнаты. Он должен был следить, чтобы мы не увидели чего-нибудь непристойного, и загораживал экран фанерой, чтобы оградить нас.

— Ты зачем закрыл телевизор? — спросил я.

— Для твоей же защиты, — грубо ответил заключенный.