Сергей Могилевцев - Вечный Жид

Начинается «Евангелие от Обломоффа» так, что ничего, казалось бы, не предвещает дальнейших необыкновенных событий, достойных пера нового евангелиста. Автор преподносит читателю картины из своего детства, увиденные глазами испуганного и удивленного мальчика. Вот озеро за городом, посреди желтеющих и алеющих увядающими листьями осенних виноградников. Вокруг высятся горы, дует холодный ветер, и круглая чаша озера кажется провалом к центру земли. Вода в нем похожа на неподвижное темное стекло, и так гипнотизирует маленького наблюдателя, что у него возникает непреодолимое желание сделать шаг вперед и раствориться навеки в этой темной неподвижной воде. Впоследствии, обращаясь к этому образу молчаливого горного озера, Обломофф не раз подчеркивал, что, возможно, это был некий знак, некий призыв свыше, посланный ему во спасение некими благоволящими к нему силами, и если бы он действительно бросился в воды этого мрачного озера, то не было бы и всей его последующей мученической жизни. Не было бы того креста, того груза житейских событий, который он был вынужден тащить долгие годы. Картина октябрьского небольшого озера в окружении увядающих и давно уже лишенных плодов виноградников сменяется картиной фейерверков, которые несколько раз в году устраивали на набережной маленького крымского городка, в котором жил автор. Устраивал их некий отставной артиллерийский полковник, который никак не мог смириться с тем, что война с немцами закончилась уже пятнадцать лет назад, и компенсировал свою ностальгию по прошлым славным денечкам красочными зрелищами, которые необыкновенно разнообразили жизнь погруженного в дрему и скуку провинциального южного города. Это был подлинный праздник для местных детей, и Виктор К. (такое имя дает Обломофф своему герою) в компании других мальчишек восторженно и с бьющимся от радости сердцем глядел, как в звездное небо взлетали сотни ракет, шутих и ярких комет, рассыпаясь потом над головами зрителей разноцветными красочными гирляндами, похожими на соцветия неведомых тропических цветов. В воздухе после фейерверков несколько дней пахло порохом, а в разных концах города то тут, то там восторженные мальчишки находили пустые гильзы от сгоревших в небесах ракет и шутих, которые пахли не менее приятно и резко. Восторг от фейерверков, устраиваемых отставным артиллерийским полковником, был так высок и так баснословен, что сравниться с ним, пожалуй, мог только восторг, доставляемый бродячим зверинцем, раз в год, неизвестно откуда и зачем, приезжавшим в город и располагающимся на пустыре возле моря, посреди заброшенных татарских виноградников. Зверинец действительно возникал словно из ничего, из воздуха, вчера его еще не было, а назавтра он уже стоял на своем законном месте посреди виноградников, со всеми фургонами, прицепами и полуторками, на которых располагались клетки с невиданными здесь животными. Народ валом валил посмотреть на угрюмых медведей, пускающих слюну между огромных желтых зубов, и глядящих на восторженных мальчишек маленькими зоркими глазами; на лениво потягивающихся в тесных клетках львов и полосатых, свернувшихся клубком, словно спящие кошки, тигров. Здесь были жирафы, пони, зебры и лошади Пржевальского, здесь была целая стая выпрашивающих фрукты обезьян, здесь были черепахи и ядовитые змеи в террариуме, здесь за оградой из проволоки сидели огромные нахохлившиеся орлы, мечтающие о небе и свободном полете. Здесь было все, что необходимо в детстве ненасытному мальчишескому воображению, и оно непрерывно мяукало, рычало, ревело, потягивалось, обнажало клыки, издавало оглушительный рев и рык, блеяло, хохотало и наполняло воздух непередаваемым запахом конюшни, цирка, и проезжей сельской дороги, слаще которой не было в мире ничего, разве что запах пороха, оставшийся в старой гильзе от взорвавшегося год назад фейерверка. Заезжий зверинец, пробыв в городе несколько дней и съев всех находившихся здесь лошадей и ишаков, исчезал так же внезапно, как и появлялся, словно бы растворялся в чистом утреннем воздухе, оставив от себя горы помета, кучи использованных разноцветных билетов и тот непередаваемый запах заезжего внезапного чуда, который держался здесь еще целый год, и сравнить который было абсолютно не с чем. Если бы не было этих двух невероятных вещей в жизни Виктора К., подчеркивает Обломофф, то он, безусловно, не выжил бы в этом сонном и страшном провинциальном захолустье, и не смог стать Богочеловеком, взошедшим наконец на предназначенную ему Голгофу, и насмерть удивившего нового евангелиста, создавшего историю его удивительной жизни. Заезжий зверинец с разноцветными фантиками входных билетов и распускающиеся в небе гирлянды сверкающих фейерверков – это вещи божественные, подчеркивал Обломофф, они посланы свыше, чтобы удивить и вдохновить нас, и сделать хотя бы чуточку ближе к Богу.