Умберто Эко - Нулевой номер

Сцены были из жития Франциска.

Но я все видел на особый манер. Нянчившая спеленутого ребенка мать казалась мне пострадавшей в каком-то массовом теракте. Торжественный конклав пап, кардиналов и капуцинов казался очередной сходкой ватиканских банкиров и заговорщиков, решивших поохотиться за мной. Красок, фресок и богоугодных терракотовых сценок имелось в изобилии, но я не думал о царствии небесном. Нет, я читал их как аллегории адских сил, злоумышлявших во мраке. И в жутких фантазиях мне являлись видения: фигуры эти сохли, плоть опадала, их ангельская плоть… Их розовые пухлые телеса на самом деле обманная видимость, облекающая голые кости… Выходили скелеты и по ночам пускались танцевать данс-макабр. А-ля Святой Бернардино на Костях.

Ей-богу, не ведал, что я такой трус. Мне было невероятно стыдно перед Майей. Ну вот, твердил я про себя. Сейчас меня бросит и она. Но образ Браггадоччо, ничком уткнувшегося в грязный асфальт улицы Баньера, не оставлял меня, и я ничего не мог поделать с тем.

Мог только надеяться, что за счет какой-то неожиданной трещины в пространстве-времени (как там это у Воннегута? Хроно-синкластический инфундибулум?) на улице Баньера в один прекрасный момент ночью материализовался Боджа, серийный убийца столетней давности, и напал на Браггадоччо. Но все равно не было объяснения, кто же звонил коммендатору Вимеркате. Именно это я сказал Майе, когда она попыталась все свести по-простому к уличной преступности за три гроша. Не надо быть ясновидящим, чтобы понять, что покойник склонен был к порокам и вполне мог полезть в какие-то махинации со шлюхами, их услугами, шантажом и прочими прелестями, после чего официальный сутенер мог отреагировать нервно. Очень жаль, но бывает. Как говорили латиняне, de minimis non curat praetor, то есть подобной ерундой серьезные судьи не занимаются.

— Да, — бубнил я. — Но сутенеры не звонят ответственному редактору, добиваясь закрытия газеты.

— Да откуда эта уверенность, что Вимеркате действительно звонили? Может, ему надоело платить всем, кто был связан с этой газетой! Перерасход средств! И вдруг — на тебе! Убили редактора. Ну он и воспользовался, коммендатор, чтобы вообще ликвидировать «Завтра». Всем за два месяца зарплату, вместо того чтоб платить целый год. Или иначе… Ты мне сказал, что Вимеркате учредил «Завтра» с умыслом, ценой закрытия газеты добиться своего включения в клуб избранных уважаемых людей. Давай предположим: сбылось. Через кого-нибудь вроде Лючиди, или именно через Лючиди, довели до сведения тех самых избранных-уважаемых, что «Завтра» готовит в печать довольно щекотливую историйку. Те взяли трубку, позвонили коммендатору, что ладно, пусть разгоняет свою газетенку, его досрочно примут в клуб. Браггадоччо тем временем погиб независимо от этого. Налетел на криминального психа в переулке. Вот и все со звонком коммендатору Вимеркате.

— Нет, не все. А кто залез, пока я спал, ко мне в квартиру?

— А мы не знаем, залез ли кто-то. Мы знаем только, что ты это утверждаешь. Почему ты уверен?

— А кто воду перекрыл?

— У тебя же кто-то там убирать квартиру приходит?

— Раз в неделю.

— И когда был последний раз в неделю?

— Она приходит по пятницам после обеда. Вот как раз когда нам сообщили про Браггадоччо.

— Ну и? Вот она и могла перекрыть эту воду, потому что капала вода из неисправного душа.

— Я в пятницу вечером наливал воду в стакан, запивал.

— Полстакана! В трубах всегда остается стакан-другой. А потом ты снова пил воду?

— Нет. Я выпил полбутылки виски.

— Видишь? Не хочу сказать ничего дурного, но поскольку Браггадоччо зарезали, а тебя безумно перепугал Симеи, ты и выдумал, что ночью к тебе в квартиру влезали. Успокойся, это закрыла домработница.

— Но Браггадоччо все-таки убили же, убили!

— Убили, да. Но, возможно, по совершенно другим причинам. И, значит, до тебя никому нет вообще никакого дела.

Мы просидели еще четыре дня, перебирая все детали, выдвигая и опровергая гипотезы. Я мрачнел и мрачнел, Майя была чистый шелк, утешала и во всем помогала, постоянно перемещалась из нашей хижины в городок и обратно, приносила продукты и виски: я осушил три бутылки. Дважды предавались любви, оба раза я был как-то нехорош, агрессивен, ласки не приносили радость, а как будто бы служили для отвода нервной злости. Но, несмотря ни на что, я чувствовал, что все больше люблю это ниспосланное мне божье творение. А она из птенчика постепенно превращалась в настоящую волчицу. И, уверен, могла растерзать всякого негодяя и обидчика.