Умберто Эко - Нулевой номер

Вышли, и жадными легкими я втянул сколько сумел вечернего воздуха.

Я спросил:

— И у тебя подобраны справки на все?

— Я говорил с суперинформированными людьми. Спросил совета, кстати, у нашего с тобой коллеги Лючиди. Не знаю, ты в курсе ли, но он на связи с секретными службами.

— Я в курсе, я в курсе. И ты тем не менее ему доверяешь?

— Эти люди привыкли молчать, не беспокойся. Мне нужны еще считанные дни, собрать неопровержимые доказательства. А потом я отправлюсь к Симеи и вывалю ему весь улов моей рыбалки. На двенадцать полосных выпусков в двенадцать нулевых номеров.

Вечером, проветриться от костей Святого Бернардино, я повел Майю в хороший ресторан. И говорили мы не о «Гладиаторах». И мы не брали там бараньих ребрышек, не обгладывали хрящей и мертвых костей.

Браггадоччо утих на несколько дней. Видать, записывал. В четверг он прошушукался о чем-то с Симеи у того в кабинете все утро. Вышел около одиннадцати, Симеи высунулся и напутствовал:

— И очень глубоко проверьте все детальки, пожалуйста. Мне бы хотелось бить наверняка.

— Да не извольте беспокоиться, — благодушно пророкотал Браггадоччо. — Сегодня встречусь с одним доверенным лицом, и доведем до ума все это.

Все прочие в редакции занимались первым нулевым номером. Предлагали, что могли: спорт, загадки, кроссворды, кое-какие опровержения, гороскопы и траурные объявления.

— И все же сколько бы мы ни придумывали, — брякнул вдруг Костанца, — все равно не заполним двадцать четыре страницы. Вы как хотите, а нужны все же новости. Давайте выдумывать новости.

— Слышите, Колонна, — сказал Симеи. — Поработайте с ним, Колонна, пожалуйста.

— Новости не нужно выдумывать, — сказал я в ответ. — Их нужно брать из вторсырья.

— Вторсырья?

— Вторичное использование. Никто ничего не помнит. Грубо говоря, имеет прямой смысл периодически оповещать читателей, что Юлия Цезаря закололи в середине марта, в мартовские иды. В Англии недавно опубликовали популярную биографию Цезаря. Выпустили отдельной книгой с удачным названием «Ошеломительное открытие ученых из Кембриджа. Цезаря действительно убили в иды». В книжке подробно изложены события из школьных учебников, распродается — обалдеть. В общем, если мы расскажем снова по порядку всю махинацию с богадельней Тривульцио, а рядом смонтируем материал о махинациях Римского банка… Римский банк был давно, в конце девятнадцатого века. К сегодняшним скандалам не имеет отношения. Но скандал рифмуется со скандалом. Один намек, и вся история Римского банка оказывается точно тем же, что мы имеем тут сейчас. Лючиди из этого сделает конфетку, я уверен.

— Ну давайте, — пропел в ответ Симеи. — Что еще, Камбрия?

— Новостное агентство. Лента. Еще одна мадонна заплакала в деревушке на юге.

— О, то что надо. Вот и сенсация сама идет в руки, пишите.

— О предрассудках… О повторяющихся клише… Ложном чуде…

— Да нет, все наоборот. Мы не научный бюллетень атеистов-рационалистов. Публика любит чудесное. И публика терпеть не может этот ваш интеллигентский скептицизм. Рассказывайте чудо как есть. Это вовсе не значит провозгласить, будто газета верит в истинность чуда. Просто изложим факт как он есть, как будто с чьих-то слов, как будто кто-то из нас наблюдал собственными глазами за фактом. Плачут ли мадонны, нас не касается. Это уже частности. Кто хочет верить, пусть верит. Заголовок на всю полосу.

Все с азартом навалились на клавиатуры компьютеров. Я прошел в двух шагах от Майи, сопевшей над похоронными объявлениями, и шепнул ей:

— Бок о бок с неутешным семейством, обретаясь в глубоком горе…

— …верный Филиберт открывает объятия скорби ненаглядной Матильде и дражайшим Марио и Серене, — парировала она.

Я подбадривающе хмыкнул.

Вечер был проведен вдвоем, у Майи. Забитая книгами нора превратилась в чертог любви, осененный благовспомоществованием Амура.

Среди книжных стопок были и горы дисков, в основном классическая музыка, винил, от деда. Мы их заводили, слушали. Майя поставила Седьмую Бетховена и растроганно вспоминала, как в отрочестве ее доводила до слез вторая часть.

— Мне было шестнадцать лет. Денег не было, но было знакомство с билетером. Тот пускал на свободные. Я садилась на ступени. На втором часу музыки я на них почти лежала. Дерево было жесткое, но ничего страшного. И на второй части, на «Аллегретто», я понимала, что вот так мне хотелось бы умереть, вот умереть прямо тогда… Обычно я плакала. Полудетская дурь. Но продолжаю лить слезы даже сегодня, когда я взрослая и умная.