Элис Хоффман - Карибский брак

Лидии даже пришла в голову мысль, что сиделка, Мари, была, наверное, любовницей отца еще при жизни ее матери, потому что мадам Кассен Родригес не любила ее и незадолго до смерти просила дать ей другую сиделку. А теперь эта Мари въехала в дом отца в Пасси и ухаживала за ним с необыкновенной нежностью, а обращалась к нему очень фамильярно. Однажды, когда месье Родригес не желал принимать лекарство, Лидия слышала, как Мари сказала: «Аарон, не капризничай», что было бы уместно в устах супруги, а не сиделки.

В последний раз, когда Лидия вместе с детьми посещала отца, он произнес фразу, которая с тех пор не давала ей покоя. Он сидел у окна, выходившего в сад. При своем высоком росте он стал в последнее время сутулиться. Его удлиненное лицо было когда-то таким красивым, что женщины не могли оторвать от него глаз. Внимание его было приковано к миру за окном. В саду он высмотрел несколько оранжево-красных маков, которые расцвели среди высокой некошеной травы вопреки совершенно неподходящему для них сезону. Лидия принесла отцу чашку чая и присела рядом, ожидая, чтобы он положил себе сахар.

Он разглядывал ее с таким вниманием, что ей стало даже неловко.

– Твои серебряные глаза, унаследованные у матери, постоянно мучают меня, напоминая о ней, – пожаловался он.

Она удивилась, но сделала вид, что ничего не слышала, и спросила, не добавить ли ему сливок. Он покачал головой. У ее матери были голубые глаза, как у отца и у нее самой. Правда, у нее они были бледнее и в пасмурные дни выглядели как серые. Она почувствовала какое-то странное трепетание на дне желудка, которое возникало у нее время от времени и было как внезапная резкая вспышка света.

Отец все больше погружался в печальную задумчивость, удивляя Лидию. Она не знала, что он способен на столь глубокие чувства.

– Я предал ее, – произнес он трагическим тоном. – Что же я за мужчина?

– Принесу-ка я тебе одеяло, – сказала Лидия, видя, что он дрожит.

– Надо было оставить тебя там, где ты выросла, – сказал он. – Нечего было разыгрывать из себя отца.

Она пошла за одеялом и поймала себя на том, что плачет. Отец всегда держался несколько отчужденно, а тут, как ей казалось, перешел к открытой недоброжелательности. Неужели он хотел сказать, что никогда ее не любил? Чем она это заслужила? Но, может быть, это объяснялось просто его болезнью.

Проходя в коридоре мимо зеркала в позолоченной раме, она посмотрела на свое отражение. Глаза ее действительно выглядели такими же серебряными, как само зеркало.

Она не могла забыть этот эпизод. А тут еще какой-то парень стал преследовать ее в последнее время. Высокий юноша, почти мужчина. Сначала она подумала, что у нее просто разыгралось воображение. Она гуляла в парке с дочерями, которые копошились среди листьев, как вдруг увидела рядом чью-то тень. Ей иногда снились тени людей, приходивших к ней поведать свои тайны, но сейчас, среди бела дня в парке, она не спала. На ней было привлекательное серое платье, высокие ботинки на шнуровке и шелковистая шерстяная накидка винного цвета. Когда она подняла голову, тень метнулась в сторону. Она сразу увела детей из парка по усыпанным гравием дорожкам, мимо зеленых скамеек, домой, от греха подальше. Затем заперла двери, задернула шторы и уложила детей спать. Позже она выглянула из окна и увидела на улице того же человека, высокого худого парня в пальто, ботинках и черной шляпе. Он все время потирал руки, как будто был мороз, хотя на дворе был октябрь, туманный красивый месяц, когда листья платанов темнели, сворачивались и рассыпались бурой крошкой.

Вечером в постели она прошептала мужу, что отец умирает и ей кажется, что он никогда не любил ее.

– Ничего, зато я тебя люблю, – ответил Анри.

О незнакомце на улице и о замечании отца о ее серебряных глазах она ему не сказала.

По пятницам они ходили вместе с детьми на вечернюю службу и часто обедали у родителей Анри, которые относились к Лидии как к родной дочери. У старших Коэнов были только сыновья – Анри и два его младших брата, – и они были очарованы Лидией. Их забавляли ее легкий акцент и необычная привычка пить чай с добавками разных специй. В их доме, в отличие от дома Лидии, всегда царила атмосфера веселья. Ее мать часто впадала в меланхолию, любила своих родных, но с посторонними не хотела общаться и редко выходила из дома. У нее было несколько подруг, которые регулярно навещали ее, чтобы выпить чая или спиртного, словно она была больной, но это не соответствовало действительности. А отец редко бывал дома и держался отстраненно, особенно после того, как у него пошатнулось здоровье. Лидия гадала, где он проводил вечера, когда не приходил к обеду. Наверное, он всегда был падок на женщин.