Элис Хоффман - Карибский брак

– Ты поможешь мне нести продукты, – сказала я. Ему нравилось делать что-нибудь полезное. Перед тем как идти к Жестине, я решила отнести старику-травнику фрукты и свежий хлеб из маниоки, выпеченный Розалией в то утро. Может, хоть как-то мне зачтется. Около хижины травника стояло ведро с водой и валялась кухонная утварь, что было признаком жизни.

– Это дом оборотня? – спросил мой сын. Глаза его округлились. Я читала ему все свои истории, и рассказ об оборотнях нравился ему больше всего.

– Нет-нет, – ответила я. – Здесь живет один добрый человек. Он очень стар, и поэтому мы принесли ему еду.

Другой ребенок в испуге спрятался бы за материнскую юбку, мой же заглянул в окно. Оно было затянуто противомоскитной сеткой, прикрепленной к двум доскам. Наверное, травник был в постели, а может быть, наблюдал за нами, ожидая, когда мы уйдем. На росших около хижины тамариндовых деревьях прыгали попугаи, стряхивая листву нам на головы.

– Дождь, – сказал Иаков и, собрав охапку листьев, положил их у порога в качестве еще одного подарка.

Мы пошли обратно по тропе, которая, казалось, менялась всякий раз, когда я ходила по ней. Вскоре мы увидели ослов и спрятались за кустами, чтобы понаблюдать за ними.

– Одного из них зовут Жан-Франсуа, – прошептала я.

– У ослов не бывает имен, – прошептал Иаков в ответ, помотав головой.

Он с самого рождения был очень самоуверен. Уже тогда можно было понять, что мне с ним будет нелегко, – слишком мы были похожи. Но я лишь рассмеялась, вспугнув ослов. Они разбежались.

За несколько месяцев до этого был сильнейший ураган, нанесший вред многим домам в гавани, и некоторые из них все еще не были восстановлены. Мой муж нанял несколько рабочих, и они починили крышу дома Жестины и навесили новые ставни на окна, которые после починки можно было закрыть изнутри, если бы внезапно разразилась буря. Жестина покрасила их в синий и белый цвета. По сторонам от дороги до сих пор лежали поваленные ураганом пальмы. Письмо было спрятано у меня за корсажем и давило на меня, словно камень. Я держала Иакова за руку, но около дома Жестины он вырвался и вприпрыжку взбежал по ступенькам, заставив меня волноваться: что, если он упадет и волна унесет его в море.

На острове было много хороших портных. Спрос на них был большой, потому что морякам часто приходилось обзаводиться новым гардеробом. Но самой искусной из всех мастериц по пошиву одежды была Жестина. Мое свадебное платье было ее первым опытом, затем она сшила для меня черное траурное платье и нарядное весенне-зеленое, а также всю одежду для Лидди. К моменту нашего с Иаковом визита она стала, можно сказать, хозяйкой салона: образовалась целая очередь женщин, желавших приобрести ее изделия. Она в совершенстве овладела ремеслом, но главное, придумывала совершенно необычные фасоны. Жестина давала своим моделям имена. Шелковое платье чернильного цвета, сшитое во время урагана, когда ветер свистел у нее в доме, назвала «Бурей»; «Мотыльком» было бледно-серое платье из французского полотна, такое блестящее и красивое, что Жестине даже было жаль отдавать его заказчице, некрасивой пожилой женщине. В настоящее время она работала над «Звездным светом», изделием из серебристого дамаста, который обладал свойством отражать свет на лицо владелицы платья, приковывая к ней внимание общества. Правда, вряд ли это имело смысл, потому что женщина тоже была стара. Когда мы вошли, перед Жестиной лежали катушка с белой ниткой и пригоршня хрустальных бусинок.

Иаков очень любил бывать у Жестины и чувствовал себя здесь как дома. Она была его любимой тетушкой, и я, по правде говоря, ревновала его. Они беседовали о цвете моря и пальмовых листьев и радовались тому, что в них столько оттенков красного. Меня все это не очень интересовало. Иаков пошел в спальню Жестины и улегся на ее кровать, накрывшись тонким синим пледом. С тех пор как мой сын глотнул данного травником снадобья, он спал прекрасно. Мы с Жестиной со смехом вспоминали, как по ночам он не давал мне покоя своим криком.

Наконец я отдала Жестине письмо. При виде его она выронила шитье из рук, уколовшись иголкой, и капелька крови упала на материю. Впоследствии Жестина удалила пятно с помощью лаймовой воды, но я, встречая изредка старуху в этом платье, всегда вспоминала этот день.

– Наверное, плохие вести, – сказала Жестина.

Я понимала: она боится, что с Лидди что-то случилось. Прошло десять лет с тех пор, как Лидди украли, и письмо после столь длительного молчания могло означать все, что угодно.