Элис Хоффман - Карибский брак

Нашему сыну не было и года, когда главный раввин дал официальное согласие на наш брак. Из Дании прислали брачный договор – самый обычный документ, который, однако, имел большое значение, потому что был подписан высшим авторитетом нашей конгрегации. На следующий день, двадцать второго ноября тысяча восемьсот двадцать шестого года, мы внесли плату в газету «Тиденд», чтобы они напечатали объявление о браке, и такое же объявление дали в «Сент-Томас таймс»: «С разрешения Его Милостивого Величества короля Фредерика VI они объявляются мужем и женой согласно еврейскому обычаю». Мы думали, что на этом наши беды кончились и что мы больше не считаемся изгоями, но на следующий день Фредерик принес из магазина свежий выпуск «Тиденд» и сказал, что мне лучше его не читать. Он хотел сжечь газету в плите, но я отняла ее и открыла на странице объявлений. Наша конгрегация осуждала нас и заявляла, что мы заключили брак «без ведома руководства и служащих синагоги, и обряд не был совершен в соответствии с принятыми обычаями».

Люди нашей общины хотели наказать нас за то, что мы действовали через голову раввина. Если евреи начнут делать все, что им заблагорассудится, вопреки установлениям закона, то может случиться все, что угодно, – синагога падет, весь привычный мир будет уничтожен. Они могли настроить против нас датское правительство и начать новую атаку против нас. Глава конгрегации обратился в газету, опорочив нас на весь остров.

Секретарь нашего раввина отослал письма главным раввинам в Лондоне, Амстердаме и Копенгагене. Протестанты, африканцы, католики, люди всех слоев общества читали о нас как о «добропорядочном человеке и его соблазнительнице», о нас судачили в каждой кухне. Некоторые считали, что я состою из черной патоки, достаточно один раз меня укусить, и уже не оторвешься. Другие говорили, что днем я превращаюсь в птицу, летаю по острову, высматривая своих врагов и нападая на них, а если меня разозлить, то я могу поджечь искрами крыши домов. А по ночам я снова становлюсь женщиной и кидаюсь в постель своего любовника, так что он не успевает ни спастись бегством, ни обратиться к Господу за помощью.

Никогда еще ни на кого не нападали публично с такой злобой. Надо было подумать о детях. Старшие уже слышали, что говорят о нас в городе и в нашем магазине, но мы старались оградить младших от этих слухов. Розалия сочувствовала мне.

– Пускай себе болтают, – говорила она. – Он все равно уже ваш муж.

Розалия понимала, что значит желать недостижимого, так как у мистера Энрике осталась жена на соседнем острове, и он не мог жениться на Розалии. Однако я не желала воспринимать это с таким же терпением и снисходительностью, как Розалия. Пробуждающаяся во мне злоба была опасным ростком. Я чувствовала его горький привкус, похожий на вкус мышьяка, которым травят мангуст, выписывая яд с другого конца света.

Через несколько недель стали приходить письма от родных моего бывшего мужа, которые стремились сохранить контроль над семейным бизнесом. Они ведь все-таки владели половиной имущества, доставшейся им от моего отца и Исаака. Им послали изданные на Сент-Томасе газеты, и они испугались, что часть их собственности, находящаяся у нас в руках, пропадет. Фредерик прятал их письма, но я нашла их. Они писали, что он слишком молод и они ошиблись, послав его на остров, так что теперь он обязан предоставить им распоряжаться наследством и отослать все деловые бумаги во Францию. Но Фредерик этого не сделал. Он был молод, но упрям, он верил, что имеет на это моральное право, пусть даже это противоречит местным законам.

Вскоре мы получили записку от руководителей конгрегации, извещающую нас, что они ведут переписку с копенгагенским раввином и просят его расторгнуть наш брачный договор, который якобы противоречит основам иудаизма. Конгрегация объявила нам войну. Фредерика и всех детей охватило какое-то недомогание, из-за которого они не могли есть. Я делала настойки трав, готовила им чай из ягод с имбирем, и они начали поправляться. Но военные действия против нас продолжались.

Под давлением нашей конгрегации королевский суд пересмотрел свое решение и объявил наш брак недействительным, поскольку мы якобы не предоставили полной информации и не сообщили властям, что являемся евреями. Главный раввин проклял меня как грешницу. Женщины плевали в мою сторону, когда встречали меня на улице. Я стала носить с собой яблоко, так как это был наш фамильный фрукт, и я считала его амулетом, способным защитить меня от проклятий в мой адрес. Затем я перестала выходить из дома и снова начала одеваться во все черное.