Элис Хоффман - Карибский брак

Жестина развешивала на просушку травы, которые добавляла в свои краски, но, увидев его, остановилась. В ней вдруг появилась легкость, она словно помолодела. Она ждала его возвращения, втайне надеясь, что вместе с ним приедет Лидди, хотя из письма похитительницы знала, что это невозможно. Лидди была замужем и вряд ли могла бросить мужа и отправиться на край света к матери, которую не знала.

Как только юноша поднялся по ступенькам дома на сваях, Жестина кинулась его обнимать. Он тоже обнял ее, затем с улыбкой отстранился и попросил называть его французским именем Камиль.

Жестина окинула его оценивающим взглядом.

– Ты изменился, стал гораздо выше.

– Не изменилось лишь то, что я обещал найти ее, и я нашел.

Жестина нахмурила брови, не вполне понимая, что именно он имеет в виду.

– Ты видел ее собственными глазами?

– Да, много раз.

– Сколько?

– Да невозможно сосчитать, – засмеялся он. – Поверь, она действительно живет в Париже, и очень неплохо живет.

– У нее есть муж?

Он кивнул.

– И три дочери.

– Три дочери? – Голова у Жестины пошла кругом, когда она повторяла их имена: Амелия, Мирабель, Лия – самые красивые имена, какие можно придумать. Девочки, в которых была ее собственная кровь и воплотились ее надежды. И вот-вот должен родиться еще один ребенок, сказал Камиль. Если это будет мальчик, его назовут Лео. Он приостановил поток новостей, давая Жестине время прийти в себя. Она села на ступеньки, схватившись за перила. Несмотря на возраст, она была еще красива. На шее у нее было жемчужное ожерелье, которое она надевала даже с рабочей одеждой вроде сегодняшнего простого хлопчатобумажного платья с черным передником. Она была явно потрясена.

Что-то внутри ее мешало Жестине дышать, словно какой-то пузырь образовался в груди. Ее грызло чувство, которое она гнала от себя, но безуспешно, – желание отомстить за все, что она потеряла: не только дочь, но целую семью.

Камиль пошел за водой для нее. Жестина выругала себя. Нельзя было портить этот момент, думая об этой ведьме в шелковом платье, которое все называли удивительно красивым, тогда как оно не могло сравниться с ее собственными изделиями. Камиль вернулся, и она глотнула воды. Восстановив дыхание, она заставила его рассказать ей все до малейших деталей – о детях, о доме, где живет ее дочь, о том, как она ходит и говорит, о парке с липами и зелеными скамейками с коваными чугунными подлокотниками, о снеге, засыпающем мостовую, как пудра, прилипающая к ногам, о муже, разглядывающем звезды во дворе, о серебряных глазах Лидди.

– А как ее мать? – спросила Жестина нарочито равнодушным тоном, защитив рукой глаза от солнца.

– Ты ее мать, – сразу сказал он.

Жестина улыбнулась. У мальчика было доброе сердце.

– Я имею в виду ту, что ее украла.

– Она умерла. Я ее не видел.

Жестина удовлетворенно кивнула. Это было уже кое-что. Задавая следующий вопрос, она испытывала сложные чувства:

– А ее отец?

– Тоже умер.

Это известие опечалило ее.

Камиль отдал ей коробку с письмами. Жестина открыла коробку, и на нее пахнуло лавандой.

– Дорогой мой мальчик, – сказала она, – ты поистине сделал все, что обещал.

Затем она велела ему уйти. Она хотела прочитать письма в одиночестве.

– Ты уверена? – спросил Камиль, беспокоясь о том, не слишком ли тяжело будет ей прочитать за один присест всю эту массу писем, описывающих жизнь ее дочери. Жестина выглядела не так молодо, как прежде, руки ее слегка дрожали. Но она больше двадцати лет ждала то, что сейчас получила.

– Абсолютно уверена.

Он ушел, и Жестина поднялась по ступенькам в тенистую прохладу дома. В голове у нее была полная ясность. Она вспомнила, как Рахиль пришла к ней однажды в то время, когда они обе ждали своего первого ребенка. Они лежали в постели и мечтали о своих будущих детях. Сейчас она тоже легла и стала читать письма. Когда дневной свет померк, она зажгла фонарь.

«Не знаю, захочешь ли ты читать мои письма.

Может быть, ты ненавидишь меня за то, что я все забыла.

Они отняли у меня все.

Они отняли весь мой мир.

Но теперь, когда этот мальчик пришел ко мне, я все вспомнила. Я помню волны, их плеск у нас под крыльцом. Я помню твой рассказ о том, как однажды во время шторма рыба заплыла прямо к твоей матери на сковородку. Ты рассказывала мне также об опасном сезоне бурь, когда шторма налетали из-за океана, из Африки. Твоя мать велела тебе держаться за нее, если набежит высокая волна. Она не доверяла миру – и имела на то основания, – и потому полагалась только на саму себя в случае, если придется защищать тебя. Она привязывала себя к чугунной плите, а тебя привязывала к себе. Так же и ты поступала со мной. Когда я сидела на крыльце, ты привязывала меня за ногу к столбу, чтобы меня не смыло волной. Ты никогда не рассталась бы со мной добровольно. Я помню, как ты кричала, когда люди схватили меня, а тебя привязали к дереву. Ты не могла тогда помочь мне. Я помню, что над нами летал пеликан, а ты просила его спасти меня и в обмен на это предлагала ему, если надо, выклевать тебе глаза.