Сергій Жадан - ДНК

Мы знали, что живем в Украине, но отчетливо понимали, что в то же самое время отрезаны от нее. Как писал поэт, «как нелюбимое дитя в семье родной». Как-то так приблизительно. Вот, главное, все остальные регионы как регионы. Значит, живут все вместе, соборно, чин-чинарем. Согласие между ними, любовь, взаимное понимание, просто Шир для хоббитов какой-то, ей-богу. Слезы от счастья наворачиваются. А Донбасс, как раз то самое место, где мы родились и жили, неотчетливо, неформально, но вполне безысходно оказывался отмежеван от остальной Украины. И дело, конечно, совсем не в языке.

С парнями мы эти вопросы, насколько я помню, не обговаривали ни разу. Слов таких не знали, малы были, глупы, инфантильны. Бог весть, как это объяснить. Но понимать — что-то такое понимали, конечно. Тем более что, по нашим ощущениям, мы родились в самом центре Украины. В месте, определяющем всю ее географию, местоположение на континенте и общую архитектонику рождающихся в этой стране смыслов. Даже сомнений быть не могло — мы живем в центре мироздания, огромного, таинственного и загадочного. И наш террикон — горячее сердце страны, находится, конечно, в том месте, где возможно буквально все.

Мы ловили рыбу и раков в прудах и безымянных степных речушках, как собаки или кошки интуитивно чувствовали, какую траву можно есть, а какой следует остерегаться, с ходу могли оценить длину цепи хозяйской собаки, характер замка на погребе, высоту чердачного окошка.

Мы прекрасно ориентировались в том, что именно делают между собой женщины и мужчины или, скорее, мужики и бабы. Да чего там! Лучше любого «Вога» мы знали, чего хотят женщины, what women want, и могли изобразить все их нехитрые желания разработанной поколениями подростков Донбасса системой жестов и особых доверительных ухмылок.

Мой друг Виталька — хороший такой парень, прямой, но не глупый — был сыном уголовника-рецидивиста, которого на поселке видели, по-моему, всего один раз, во время его свадьбы с недоучившейся студенткой медицинского техникума. Звали ее Элеонорой, была она матерью Витальки и вообще доброй теткой. Работала в кафе, где продавали и на разлив, и на вынос. Может, помните, полуподвальное кафе в здании бывшего универмага «Аврора»?

Что такое Аврора. Это предрассветный ветерок. Дочь Гипериона и Тейи. Сестра Гелиоса и Селены. Обшарпанное здание этого приюта древнегреческой мысли как раз выходило окнами на тот самый шахтерский поселок, фактически предместье Донецка, от которого теперь остались одни только развалины. Война есть война. Ясное дело, что Элеонора, поднимавшая сына в одиночку, приворовывала. Сливала из бочек и баклажек вино и пиво и дома по выходным после восьми вечера недорого продавала всем желающим. Этот ветерок, я сейчас говорю о сухом красном, который она распространяла в пластиковых бутылках по литру и по полтора, навсегда подружил меня с алкоголем, и эта дружба, как сами видите, порой перерастает в искреннюю любовь. Но не суть.

Итак, Виталька всегда имел в доме вино и пиво, в нашей группе играл на ударных, был поклонником ножевого боя и тяжелого рока. Мою тихую симпатию к песням «Битлз», перенятую от матери, воспринимал как неопасное половое отклонение и старался мне его прощать.

— Ясное дело, у тебя отца нет, что ты еще можешь слушать, — пожимал он плечами так, будто у него был отец.

Я не возражал. Мы неохотно съедали по тарелке овощного супа, которым непременно перед играми на свежем воздухе кормила нас моя мать, и шли вдвоем в мир. В страшный и прекрасный, чреватый самыми настоящими приключениями.

Их нам обеспечивали в том числе и дружки Славы Алматы — тридцатилетнего шакала, ездившего на потрепанном черном джипе и приторговывавшего на поселке и в двух-трех близлежащий школах травой, порошком и таблетками. Он водил в клубы и рестораны мать Виталика Элеонору. Иногда подкидывал ей какие-то деньги. Но самое главное, что с какого-то момента всю нашу странную и, в общем-то, безобидную компанию из пяти человек он пытался принудить работать на него. Возможно, ему, как каждому начинающему Аль Капоне, претила сама мысль, что есть на его поселке малолетки, которые травку курят, но торговать ею отказываются?

Положительно не знаю, что ему в нас так не нравилось. Что задевало. Да на этом поселке таких, как мы, было пятьсот тысяч человек. Зачем было наезжать именно на нас? Может быть, дело было связанно с тем, что Элеонора вдруг проявила гордость или неуступчивость, неожиданно отказавшись от общества Алматы? Вот не помню я. Не понимаю. Так случается иногда в жизни — самые главные вещи, причины того, что случилось потом, ускользают от памяти, как вода сквозь пальцы. Ничего пояснить нельзя, хотя изнутри памяти все кажется таким простым и ясным.