Натан Дубовицкий - Машинка и Велик или Упрощение Дублина. [gaga saga] (журнальный вариант)

Потом капитан субмарины показывает расстриге прохудившуюся рубку и перископ, после чего они вместе осматривают согнутый взрывом форштевень и все вообще повреждения носовой оконечности, отправляются, осторожно ступая по морским ежам, и на корму к торчащему из воды гигантскому заклиненному вертикальному рулю. Отец Абрам, видя раны и шрамы атомного монстра, сокрушённо трясёт бородой, крестится сам и осеняет крестами всё, на что смотрит.

«Что-то долго они там… Да по делу ли говорит-то? Пустой ведь был человек, неужто исправился? Или всё балбес, как раньше? Тогда — дела не будет. И — что же тогда?» — волнуется схиигумен, наблюдая приключения Абрама на лодке. Наконец, всех и всё благословив и освятив и перелобызав всех и каждого, отец кланяется капитану и сходит обратно на льды. С ним сходит некий совсем молодой статный офицер с очень красивым, от долгого бездыхания фиолетовым лицом, во впервые надетой, не очень ещё ловко сидящей парадной форме с кортиком и аксельбантами. Глеб почему-то остаётся на палубе, вероятно, обессиленный и не решающийся пройти некороткой обратной дорогой.

Преодолев семимильную милю смирения, офицер и расстрига подходят к Арарату. Всё это время все на коленях, кроме Волхова, твёрдо стоящего за воскрешение моряков, и святых скитеров.

— Что решили, мёртвые? — спрашивает схиигумен.

— Говори ты, лейтенант, — подвигает отец Абрам офицера, на котором вблизи различимы обледеневшие погоны капитан-лейтенанта.

Офицер, щёки которого были бы не фиолетовы, а румяны; у которого были бы глаза, которых сейчас нет, да не простые глаза, а такие, что смущали бы, а то и сводили бы с ума всех девушек в гарнизонном городке, во всех портах планеты, на родине в глубоко сухопутном Тамбове и в Москве, куда бы он непременно поступил бы учиться в академию генерального штаба; который родил бы и вырастил во весь великий русский рост красивых детей от красивой жены; которому светила бы спереди предстоящая блистательная судьба, если бы он только был жив, если бы был жив, но он был мёртв, — этот молодой мертвец делает два шага вперёд, как будто выходя по команде из строя.

— Святой отец, святые отцы, — говорит он, как подучен по дороге Абрамом, Фефилу и прочим монахам. — Мой командир, капитан атомного подводного крейсера «Курск» приказал мне передать вам его решение. Экипаж, погибший во время боевого дежурства, сформирован из профессионалов, для которых крайняя степень риска является частью работы. Служить на флот поступают люди, готовые погибнуть за Россию. Наша служба — устрашение и охрана. Устрашение врагов и охрана народа. А дети — лучшая и самая ценная часть народа. Для экипажа крейсера честь и долг — отказаться ещё раз от своей жизни ради детей. Теперь уже по собственной воле. Молитесь, отцы, за Велика и Машинку.

— Что решил твой капитан, сынок, я понял, — говорит Фефил. — А сам-то ты что думаешь?

Офицер от такого вопроса отшатывается и сникает, как от выстрела в грудь. Резко убавив голос, произносит:

— Капитан приказал…

— От себя, от себя скажи, — ласково настаивает Фефил.

— Если по правде, — шепчет офицер, — умирать тяжело очень было. А после смерти — полегчало вроде как. Мёртвым быть полегче всё-таки, чем умирающим. Хотя, если честно, тоже не очень-то легко. На лодке довольно сыро. Холодно и скучно, конечно. И темновато. Но человек ведь ко всему привыкает. Вот и мы привыкли. Бывает и хуже, как говорится. Тем из наших тяжелее, у кого дети… в жизни остались. Тоскуют они сильнее. Но и они терпят. А уж я-то… само собой… От себя, отцы, говорю то же самое: спасите детей. А мы подождём.

— Есть ли в экипаже согласие? Все ли моряки так же думают? — допытывается схиигумен.

Не сразу и тише, чем шёпотом, отвечает офицер:

— Не все… Нет, не все… Но все — выполнят приказ. У нас так.

— И у нас так, сынок, — умиляется отец Фефил.

— Спасите детей, — повторяет капитан-лейтенант и опускается на колени, за ним и Абрам, за ним — видно, как в миле отсюда, на палубе подлодки встают на колени командир и все его моряки, и Дублин; все то есть просят.

— Так и буди, буди, — громко и радостно возглашает схиигумен. — Аминь!

— Аминь! — отзываются схимонахи.

Скитеры поднимаются в скит молиться за Велика и Машинку. Пока они белой медленной вереницей бредут в гору, отец Абрам и подводник возвращаются на «Курск».

— Ты куда, отче? — беспокоятся черти.

— Служить поступаю на крейсер! Капитан зовёт. Священника у них, оказывается, нету, — разъясняет отец Абрам. — И Глеба берут! А то пропадёт ведь без меня.