Натан Дубовицкий - Машинка и Велик или Упрощение Дублина. [gaga saga] (журнальный вариант)

Архангел подзывает Волхова и Юнга, отдаёт краткий приказ; те бегут обратно на Арктик, там проворно скачут с мачты на мачту, поднимают приветственные вымпелы и флажки; монахи кланяются морякам, живые встречают мёртвых.

— За них просишь? — спрашивает схиигумен, кивая на «Курск».

— За них, — отвечает капитан Арктика.

— Дело новое, неслыханное, — от волнения прозрачная кожа о. Фефила слегка алеет.

— На всё Его воля, — шепчет архистратиг.

— Так. Так. Помолимся, братия, о воскресении славных моряков, — поворачивается Фефил к братии, приглашая их взойти на вершину Арарата и оттуда пропеть в небо Господу прошение архангела.

Иноки, смиренно крестясь, тянутся за ним, бредут медленно в гору.

— Что ты наделал, капитан! — всё-таки не удерживается от упрёка солидный и рассудительный обычно медведь. — Что ты наделал!

— Как тебе не стыдно! Постеснялся бы хоть при мёртвых! — набрасывается на медведя Госпожа.

— Да ты же точно так же думаешь! — огрызается Жёлтый.

— Приказы надо выполнять.

— Мне никто не приказывал молчать!

— Голосовать надо было в тот раз правильно, а что теперь причитать!..

Пока они продолжают в таком духе, капитан Арктика стоит как стоял, прикрыв глаза, не замечая ссоры своих соратников.

Но схимонахи всё слышат, останавливаются, глядят с недоумением на бранящихся ангелов.

— Нехорошо, — шепчет Фефил.

— Нехорошо, — вторит один из безликих.

— А это кто там? — показывает книгой далеко на юг Николай.

— Где? — щурится схиигумен, понимая, что всё сегодня не так, не быть уже, видно, никакому благочинию; не случилось бы какого окончательного конфуза, а то и бесчестья!

— Там, там, — тычет в юг Николай.

— Кого-то, кажется, черти несут, — посмотрев куда надо, кричит со звонницы отец Пётр.

— Черти? Чертей нам ещё не хватало! В такой-то день! По грехам, по грехам нашим! — сокрушается Фефил.

— Не последние ли времена наступают? — открывает книгу Николай.

— Да это же отец Абрам! Точно, так и есть! Он! — доносится с колокольни голос Петра.

— Какой ещё Абрам? — поражается схиигумен.

— Да нормальный Абрам, православный, брат наш… бывший…

— Это тот-то пьяница и богохульник?!

— Тот самый. И с ним ещё кто-то. Оба мёртвые. И точно, на чертях верхом, на самых настоящих чертях! — возвещает Пётр.

— Что ж, отцы, Господь испытывает нас. Повременим, дождёмся. На всё воля Божья, — провозглашает Фефил; ему, наконец, становится и любопытно.

И действительно, бряцая и цокая по гулкому куполу Арктики бойкими копытцами, несут вороные черти новопреставленных Абрама и Глеба к Арарату.

Хлёсткой проповедью погоняет вороных расстрига.

— Опоздали, опоздали! — видя вдалеке поднимающихся уже на айсберг скитеров, отчаивается Дублин.

— Вера, вера твоя где? — злится о.

— Прости, Велик, прости, сынок, не успел я, подвёл я тебя… — слабеет духом Дублин.

— Не может такого быть! С нами Бог! Успеем! Не поздно! Смилуйся, страшный! Смилуйся, светлый! — упрямится Абрам и с этими-то словами кавалькада шумно тормозит у подножия горы.

Не обращая никакого внимания на архангела и ангелов, на ледокол и подлодку, отец Абрам спешивается и падает на колени, взывая к столпившимся на склоне инокам:

— Отцы! Братья! Вспомните меня! Я брат ваш!

— Как же! Помним! Так и знали, что черти возьмут тебя! — холодно говорит Зосима.

— А-а, черти… Да что же черти? Они ничего… Они же выкресты все! Крещёные они, истинно вам говорю… наши они… и с нами здесь из человеколюбия христианского. Мне и Глебу вот этому в помощь.

— Отчего помер, отец Абрам? — смягчается Зосима.

— От любви, отцы, от любви. Хочу спасти невинное дитя, сына вот этого друга моего Глеба Глебовича Дублина. Он хоть и учёный, но тоже от любви погиб.

— А что с сыночком вашим? — обращается Зосима к Глебу. Схиигумен при этом всё молчит, то ли просто растерянно, то ли что-то обдумывая.

Глеб, забывший слезть со сцепленных лап бурно дышащих, фыркающих, насквозь пропотевших, пышущих серным паром Бонифация и Формоза, отвечает хиреющим хрипом:

— Пропал сыночек. Ушёл за мороженым и не вернулся. А я далеко был. Уехал по корыстным делам, бросил его… с незнакомым человеком… виноват я… мог ведь и не уехать… и пил я много, забывал про маленького; вот вы не поверите, покормить даже иногда забывал… И уронил однажды… не однажды… а ему так больно было… Где же он теперь? Лучшая прокуратура ищет, лучшая полиция, сыщица лучшая; никто не находит. Ещё девочка пропала. Машинка, они так дружили, искать его пошла, тоже не вернулась. Живы ли они, и то не знаю…