Ирина Кедрова: Жизненный круг

Женя рассказывал девушке о бабушке и уже представлял, как замечательно они заживут втроем, полагая, что Милочка будет неплохой хозяйкой, и баба Нюра, наконец, отдохнет, от домашних обязанностей. Не то, чтобы он спешил нагрузить этими обязанностями свою любимую. Он был уверен, что она сама этого страстно желает. Окончив школу, Милка устроилась библиотекарем и совсем не думала о продолжении обучения, убежденная, что теперь ее жизнь зависит от будущего мужа. Может, и обучения не нужно, поскольку женщина замуж выходит не для профессии, а для того, чтобы стать любимой женой, заботливой матерью и хорошей хозяйкой дома.

Тася удивлялась столь быстрому развитию романа, тем более что в школьные годы ее подруга такой прыти по части мальчишек не проявляла. «Может, ты, Милка, спящей красавицей была, а мы и не заметили?» – смеялась она над подругой и страшно завидовала, убежденная, что именно она более подходит для серьезного романа.

Осенние дожди принесли с собой не только тяжесть марш-бросков по размытым дорогам, они принесли грусть расставания. Среди десантников ходили слухи, что их направят в Грозный. К этому времени юношеские взгляды Евгения слегка изменились. Он по-прежнему считал, что каждый мужчина обязан защищать Родину и выполнять воинский долг, только не был уверен, что этот долг надо выполнять, направляя автоматы на своих. Он еще не разобрался, считать ли чеченцев своими или чужими. Конечно, комбат убеждал, что те выступили против единства страны, и своими действиями ослабляют ее безопасность, нарушая тем самым Российскую конституцию. Странно то, что война идет внутри страны между ее народами. Однажды вызвал Евгения в свой кабинет полковник Балашев.

– Сержант Воронков прибыл по вашему приказанию, – отрапортовал, предчувствуя сложный разговор.

– Садитесь, Воронков, – показал полковник на стул, стоящий в стороне от стола.

Тот сел. Полковник вышел из-за стола, сел рядом.

– Ты, сынок, не кипятись, – заговорил он тихим голосом. – Мне, понимаешь ли, Мила не безразлична. Запретить вам встречаться я не могу. Но и не позволю, чтобы ты ее обидел. Потому ответь прямо, – полковник долго молчал, подбирая слова, а, может, и сам не знал, на какой вопрос ждет прямого ответа. – В общем, ты думаешь серьезно или роман армейский завел?

Не стал бы Евгений обсуждать с посторонними людьми свои сердечные дела, только полковник не посторонний, к Милке хорошо относится, беспокоится за нее и ждет честного ответа. Ему же прятаться нечего, наоборот, надо отстоять право на девушку, а значит и ее право на счастье. Встал, поправил гимнастерку и четко произнес:

– Я думаю, Василий Денисович, мы с Милкой через полгода распишемся, а закончу службу, в Калугу уедем.

– А-а, – протянул полковник, – ты садись. Через полгода – это хорошо, это замечательно – через полгода. Только ведь слышал о командировке? Говорят в полку?

– Говорят.

– То-то, и полу го да у вас не будет. Ну, да ладно. Верю я тебе, парень. Не отсылал бы, но, сам понимаешь, служба, – полковник замолчал, сосредоточенно обдумывая ситуацию. – Может, перевести тебя в штаб части?

– Нет, Василий Денисович, я отслужить обязан. Куда направят, туда и поеду.

– Что ж? Вернешься, тогда и поговорим. И то верно: Милка – молода очень, ей в себе разобраться надо. Ты – служилый, от приказа зависишь. Об одном прошу, не тронь девчонку пока.

Ну, это уж совсем зря говорить. Евгений – человек обстоятельный и ответственный. Сам понимает: убить могут, и нельзя ему горе женское оставлять, да еще с ребенком. Он-то без отца-матери рос и никому такого не желает, а уж тем более сыну родному. Напрасно такой разговор полковник затеял. В обиде на него вскочил и пророкотал:

– Так точно, все ясно, товарищ полковник. Разрешите идти?

Полковник поднял на него глаза, помолчал и ответил:

– Идите, товарищ сержант. В добрый вам час.

Ночью батальон подняли по тревоге, отвезли на подмосковный аэродром, а на следующий день он уже подлетал к Назрани, откуда был направлен в Веденский район Чеченской республики.

Отделение, в котором служил Евгений Воронков, получило задание проверить опустевшее горное селение. Многие мирные жители покинули его, опасаясь разборок федеральных властей, с одной стороны, и собственных народных защитников, с другой. Дома стояли брошенными, без людей, без скота и домашней птицы. Мертвая тишина окутывала улицы и проулки. Осматривали каждый дом.

Эти дома отличаются от русских деревенских домиков. Добротные, кирпичные, двух или трехэтажные, на высоком фундаменте и с глубокими подвалами – они прочно утвердились на земле. В них, как правило, десять-пятнадцать комнат, рассчитанных на проживание больших семей. Во дворе обязательно располагаются кирпичный или каменный сарай, гараж и другие постройки. Осмотреть один такой дом – задача трудная, а в селении их несколько десятков. «Почему между нами ненависть? – размышлял Евгений, осторожно пробираясь по дому. – Народ-то, по всей видимости, работящий. Что заставляет их воевать?».