Ян Гийу - Зло

Ну?

Нет. Этот пункт закрыт. Хотите ещё что-нибудь сказать?

Да. В таком случае остается единственный выход. Если Эрик не хочет пойти навстречу, профсоюз будет вынужден принять определённые меры. Которые в некотором смысле принесут ущерб всей школе. Но из двух зол всегда выбирают наименьшее.

Ну?

Да, к сожалению. Предлагается, чтобы Эрика исключили, пока временно, из школьной футбольной команды. А также из команд по лёгкой атлетике и плаванию.

Стало быть, черт возьми, такая смешная маленькая организация, пять школяров-реалистов, которых все знают как мальчиков на побегушках при совете, может устроить ему отлучение от спорта? Неужели вы способны?

А почему нет? Профсоюз представляет реальную школу. Можно договориться в совете. И в демократическом порядке принять определённые решения. Конечно, отлучает не совет и не профсоюз. Они только вносят совместное предложение. А решают сами спортивные коллективы. Но ведь большинство в футбольной команде — четырёхклассники, к тому же в неё входят три члена совета. Аналогичная ситуация в сборной по лёгкой атлетике. И там будет проявлено должное понимание, не так ли? Может, Эрик все-таки подумает и пересмотрит?

Нет.

В таком случае профсоюз, к большому сожалению, считает необходимым осуществить названные меры. Потом, пожалуй, через полсеместра, он мог бы вернуться к этому вопросу.

Нет.

Здесь обсуждение закончилось. Временный председатель постучал карандашом по парте. Ястреб сел на его место и тоже постучал карандашом, знаменуя переход к следующему пункту повестки дня.

Выходит, Эрик пробежал свою последнюю стометровку и забил свой последний гол в футбольной команде?

«Это у них не пройдет, — сказал Пьер. — Во-первых, Тоссе Берг просто взбесится, когда узнает об этом идиотском решении. А во-вторых, представь реакцию болельщиков. Да за тебя не меньше половины всех реалистов. Они же освищут и решения, и решателей…»

«Не думаю, — вздохнул Эрик. — Что может сделать учитель вроде Тоссе Берга, когда и совет, и профсоюз, и другие в футбольной команде скажут, что, к сожалению, всё решено в демократическом порядке. И это — дружеское воспитание, которое не имеет никакого отношения к учителям».

«Они сами себя высекут. Подумай, насколько популярным ты стал после эстафеты против Лундсхова в прошлом семестре».

«Да, но как раз здесь и камень преткновения. Всё повернут против меня. Понимаешь ведь?»

«Нет, как так?»

«Ну это же естественно. Получается, что из-за своего высокомерия, нежелания подобно всем другим получать удары по башке и застилать постель Сильверхиелму, я подставляю школьную команду. Предпочел, мол, личные интересы общественным».

«Вот это логика! В самом извращённом виде».

«Скажут, что я создал для себя недемократические привилегии. Отказываюсь бегать 100 метров, а это, по меньшей мере, двадцать важных очков для Щернсберга в матчах между школами. Чистое предательство!»

«Ожидаемо, да? Им хочется низвергнуть тебя с пьедестала спортивного героя. Достаточно ловко. Да это же в чистом виде порождение самого зла».

«Зло не отличается глупостью, Пьер. Разве ты ещё не понял?»

Запрет на спорт действовал.

Красные шиповки Эрика фирмы Пума валялись без дела в дальнем углу платяного шкафа. Но он плавал утром перед завтраком и вечером после ужина. Не в удовольствие (улучшение результатов вообще шло всё медленнее), а с каким-то тупым неистовством. Увеличил вес штанги до 50 килограммов. Восемь раз, лёжа на скамейке, тянул по дуге назад через туловище и вниз к животу. Потом обратно.

Восемь раз за голову и вверх на прямые руки. Восемь раз обратным хватом от бёдер и вверх к груди. Восемь глубоких приседаний со штангой на плечах. Восемь раз прямым хватом от бёдер и вверх к груди, так что всё плыло перед глазами снова, и снова, и снова. С ненавистью и картинками папаши или Силверхиелма, или судилища, устраиваемого советом, или Мигалки за закрытыми веками, как только мышцам требовалось дополнительное горючее на седьмом или восьмом повторе. Снова и снова. Молча. С полной концентрацией. Не обменялся и словом с гимназистами, которые находились поблизости во время вечерней тренировки, наблюдали за ним тайком, полагая, что он не видит их взглядов. При малейшем отвлечении он начинал думать, что близится час, когда стальные клинья вновь будут вбиты в землю той же кувалдой, и ему тем или иным способом вклеют параграф тринадцать.

А потом первый километр воды. Сперва в расслабленном темпе, с музыкой где-то внутри в журчании и бульканье водяного потока. Ему вспоминались самые трудные пьесы в исполнении мамы. Только профессионалу, например, доступна Фантазия-экспромт до-диез минор.