Чеслав Милош - Придорожная собачонка

Володя Гугуев с детства мечтал о профессии археолога, стал им и совершил важное открытие, раскапывая курган в пригороде своего родного города Ростова. Это было захоронение сарматской царевны, датируемое вторым веком до рождества Христова: скелетик в золотой короне и ожерелье с бирюзой. Что кроется под городами, по которым мы ходим, например под краковскими напластованиями? Кажется, здесь когда-то было кельтское поселение, но это, можно сказать, вчера. Значительно раньше, до появления индоевропейцев, здесь в течение нескольких тысячелетий развивалась старая Европа, последние памятники которой сохранились на догреческом Крите. Идея прогресса приучила нас считать людей давних времен «первобытными». Если бы не отсутствие воображения, мы бы представили себе совершенно иную очередность: после того как пришел конец давним мифам, легендам, религиям, могли появиться леса, населенные дикарями. Примерно за пять тысяч лет до рождества Христова, то есть семь тысяч лет назад, в бассейне среднего течения Дуная, Дравы, верховьев Вислы и Одры процветала земледельческая цивилизация. Вот только догадки на основании раскопок: цивилизация матриархата, резные человеческие фигурки в масках для каких-то сакральных целей, религия Великой Богини (Матери-Земли?) и других богинь плодородия. Похоже, те люди не связывали плодородие со спермой мужчины. Женщина рожала, как рождает каждую весну земля, и эта ее способность давать жизнь заслуживала поклонения, отсюда — женские божества, покровительницы урожая. Позднее (начиная со второго тысячелетия до рождества Христова?) сюда приходили одни за другими индоевропейские племена — патриархальные, с мужскими божествами. Об этом есть книга, написанная моей коллегой по Калифорнийскому университету, Марией Гимбутас.

А если подумать о них, о тех, над кем мы ходим? Они едины с землей, но ведь они были, и не как неисчислимое множество, а как отдельные создания. Если наша планета действительно существует для того, чтобы заселять душами рай и ад, значит, они роятся в неземном пространстве, неизменно удивляясь обрядам, обычаям и внешнему виду тех, кто был до них и после них, не меньше, чем удивлялись бы мы, доведись нам их встретить.

Прежде чем Чарлз Дарвин в 1859 году опубликовал свой труд «О происхождении видов», ему пришлось выслушать немало упреков от жены, особы глубоко религиозной, которая не могла согласиться с его решением напечатать такую вредную книгу.

— Чарлз, — говорила она, — Бог объявил, что создает человека по своему образу и подобию. Он не сказал этого ни о муравье, ни о птице, ни об обезьяне, собаке или кошке. Он поставил человека превыше всего живого, он отдал ему во владение землю. По какому праву ты хочешь лишить достоинства существо с лицом Бога, существо, равное ангелам?

Муж отвечал, что если он этого не сделает, это сделает Уоллес, который создал похожую теорию.

— Чарлз, — говорила жена, — мы должны осознавать мотивы своих поступков. Ты не стремился бы к славе ученого, если бы не твои очередные неудачи. Знаю, ты не любишь, когда об этом вспоминают, но если бы тебе удалось стать, как ты собирался, врачом, ты был бы доволен, излечивая людей, вместо того чтобы пытаться любой ценой удовлетворить свое честолюбие. А если бы годы, когда ты изучал в Кембридже теологию, позволили тебе принять духовный сан, твое положение в человеческом обществе уберегло бы тебя от авантюризма.

— Ты прекрасно знаешь, откуда взял свою теорию. Ты нашел ее у Мальтуса. Это был плохой человек, Чарлз, жестокий и равнодушный к судьбе бедных. Я не верю в истинность твоих открытий, потому что ты занимался наблюдениями не из добрых намерений.

Да, Чарлз Дарвин впоследствии вспоминал эти ее слова, хотя в то же время был уверен, что теория эволюции истинна. Тем хуже для меня и для людей, говаривал он. Теология, которую можно из этой теории вывести, не что иное, как учение слуг дьявола. Разве добрый Творец мог бы устроить мир как арену, на которой виды и индивиды, словно гладиаторы, борются за выживание? Если Он наблюдает за этим, будто римский император из ложи, я не стану ему поклоняться. Счастливы те, кто, подобно Эмме, сохранил образ Бога как нашего Отца и Друга.