Борис Сопельняк - Рядовой Рекс (сборник)

– Вот беда-то! – сокрушался Парменыч. – Прицепилась болячка и житья не дает.

– А что с ним? – спросил Шерстнев.

– Кабы знал доподлинно… А то ведь все по-разному. Эх, да что там, все под богом ходим! А жить-то ох как хочется! Всем – и зверю и человеку.

Парменыч горестно примостился на краешек топчана. А Шерстнев покряхтел, повозился и с уже знакомой подчеркнуто бодрой интонацией сказал:

– Будем считать, что повестка дня исчерпана. Матрос ушел на охоту, Трезорка спит, пора и нам на боковую. Тем более что утром надо успеть на катер. Моторку я оставляю, так что подбросите до пристани – и будьте здоровы!

С восходом солнца мы уже сидели в лодке. Отвезли на пристань Шерстнева и понеслись в сторону Степанова болота.

– Озеро проскочим, – гудел Парменыч, – Ёршугой пойдем. Только вот больно тихо. Не нравится мне. Ветерок бы…

– Ну да! Чтобы перевернуло? – возмутился я.

Вдруг лодка закрутилась, заметалась. Куда ни сунься – лед.

– Что я говорил?! Намерзло за ночь-то. Ветерок бы…

– А может, попробуем? Потихоньку. Лед вроде не очень толстый.

– Оно, конечно, можно, – поскреб затылок Парменыч. – Только бы лодку не пропороть. Тонуть-то вместе с ней… Ладно, давай-ка на корму. Вот. Ледокол что надо. «Челюскиным» назовем? Ну, лошадушки, сколько вас в моторе-то? Двадцать? Н-но!

Парменыч прибавил газу, и лодка полезла на лед. Он ломался вяло, с хрустом, норовя проткнуть алюминиевые борта «ледокола». Но все обошлось, и часа через полтора мы пристали к берегу.

– Сороку видишь? – сразу же спросил Парменыч.

– Где? На березе, что ли?

– Первым выстрелом спугни, а вторым сними.

Это я проделал играючи. Еще бы, первый разряд по стендовой стрельбе!

– Ты смотри! – удивился Парменыч. – Стрелять, однако, умеешь. Сбить сороку – это даже у Шерстнева не всегда выходит… А вообще-то на сороку заряда не жалей. Зловредная, скажу тебе, птица: утиные яйца лузгает, как семечки.

Осмелевший от похвалы, я решился задать вопрос, который уже много лет мучает всех вологодских охотников.

– Парменыч, ты Шерстнева давно знаешь?

– Мы с ним, парень, вместе воевали. В одной роте. Снайперами были, – строго ответил егерь.

– А чего же тогда зовешь по фамилии? Шерстнев да Шерстнев. Ведь ни одна душа не знает, как его зовут.

Парменыч сел на пень, поджал ноги и зашелся в беззвучном хохоте. Минут пять он не мог разогнуться и только вытирал ручьи слез.

– Уж больно знатное у него имя, – простонал наконец Парменыч. – Аполлон! Может, слышал, бог такой был… Аполлон Федотыч Шерстнев! Мы его Антоном звали, а когда к ордену представили – раскрылось. Генерал у нас был, по фамилии Туча. Он так и сказал: «Раз у лучшего снайпера полка божественное имя, пусть похлопочет у бога войны, чтобы допустил быстрее, до Берлина». Неделю Шерстнев ходил туча тучей, а потом взял с меня клятву ни под каким видом не раскрывать его имя… Ты уж, Андрюха, помалкивай, не подводи старика. А то не сносить нам головы. Обоим.

– Ладно, чего уж там, – буркнул я, польщенный доверием.

– Ну, потопали! – поднялся Парменыч. – Покажу наши угодья – и назад. Надолго мне отлучаться нельзя: уж больно Трезорка скучает.

Долго мы ходили по лесу. А в воздухе носились такие запахи, что голова шла кругом. Дунет из сосняка – даже в ушах звенит от густого хвойного духа. Потянет с озера – острая, почти морская свежесть покалывает виски. Но надо всем царил запах багульника.

Протоки, старицы и бочажины кишели птицей. Той самой, которую мне предстояло защищать. Первый раз я смотрел на красавцев селезней, важных гусей и царственных лебедей без желания поднять ружье. Парменыч рассказывал, кто где строит гнезда, как высиживает птенцов, кто эти гнезда разоряет… А я слушал, смотрел и с удивлением чувствовал, как во мне пробуждаются чуть ли не отцовские чувства к этой живности.

Как-то я целый час наблюдал за журавлиной парой. Я видел, как чинно вышагивали они по болоту, как строили гнездо, слышал их нежное курлыканье… Это было утром. А вечером журка метался над островами и кричал так тревожно и тоскливо, что сердце сжималось. Куда девалась его подруга, мы не знали, но оба потянулись к ружьям: днем мы слышали несколько выстрелов, но решили, что кто-нибудь лупит по сорокам… С полчаса метались по узким протокам, пока не выскочили на озеро. Тихо. Пустынно. И только у противоположного берега движется черная точка.

– Дай бинокль, – обернулся я к Парменычу.

– Держи.

– Вижу! Парменыч, вижу! В лодке трое… У-у, гады, заметили. Удирают!