Борис Сопельняк - Рядовой Рекс (сборник)

– Шерстнев?! Вот так номер! Ай да удумал! Ай да молодец! В самое время! Перелетная пошла. Кряква, шилохвость. Ну, постреляем!

Он прискакивал около Шерстнева, то и дело терял галоши, семенил за ними, боязливо припадая на разбитые пятки, и все время сыпал короткими, круглыми, как голыши, словами. При этом он так напирал на «о», что я почувствовал – это самые что ни на есть заповедные места Вологодской области.

– Ты погоди-ко, – отступил он на шаг. – Не ты пальнул-то? Вроде как шестнадцатым калибром шарахнули. «Венгерка» твоя, никак, шестнадцатого… Промазал, поди?

– Почему же промазал? – засопел Шерстнев. – Стреляю я, сам знаешь…

– Знать-то знаю, – ухмыльнулся егерь и такую выложил улыбку, что я обомлел: полный рот нержавеющей стали. – А только селезень сейчас по-над кустами держится. Стало быть, что? Чтобы его достать, мотор-то надо глушить. А ты как тарахтел своим «Вихрем», так и тарахтел. Только газу подкинул, вроде как от злости. Верно я говорю? – простодушно закончил он и, восхищенный собственной находчивостью, шлепнул себя по ляжкам.

– Ну, Парменыч, тебя не объедешь, – развел руками Шерстнев. – Знакомься, инспектора привез. С тобой будет.

– Ливерий Парменыч, – степенно сказал егерь и дощечкой подал сухую ладонь. К тому же он успел странно звонко стукнуть пяткой о пятку. – Ну что ж, пошли в дом. Ушицой угощу.

Дом – одна комната, маленькая, но очень справная. В углу – топчан. На полу – медвежья шкура. Посередине – крепкий стол на ножках из неструганой березы. На стене – лосиные рога С висящим на них патронташем.

– А вот и мое семейство, – улыбнулся Парменыч, – Трезорка и его заклятый друг Матрос. У-у-у, котя-ара! Ленивый, черт, но смелый.

Трезор поднялся с пола, обнюхал наши ноги, вильнул хвостом и лег у печки.

– Знобит его, – виновато улыбнулся Парменыч. – Ничего, Трезорка, не горюй. Я тебе на ночь молока дам. Горячего да еще с медом. К утру хвороба и выйдет. А пока погрейся… Вот так, молодец. Лапы-то подбери. Хвост, он не замерзнет, а ноги надо беречь, – заботливо говорил Парменыч, укутывая собаку сдернутым с гвоздя ватником.

Когда съели по третьей миске ухи, Парменыч раскурил трубку, откинулся на топчан и сказал:

– Не знаю, что говорил тебе Шерстнев, а я должен предупредить: народ здесь свирепый. Ружьишком не балуются, живут им. То лося свалят, то норку бьют… Не побрезгают и лебедем или журавлем: чучела, понимаешь, делают и продают школам… Поймал я прошлой весной одного – лося, гад, убил, – так он в меня пальнул. Картечью. В живот бил, чтоб, значит, наверняка. Ладно, моя «тулка» спереди болталась. В приклад попал. Приклад, конечно, в щепки, а меня – хоть бы царапнуло. Ушел он тогда и от меня, и от милиции… А ты говоришь – штрафы! – повернулся он к Шерстневу. – Нет, штрафами здесь не отделаешься. Не знаю, что говорил Шерстнев, а моя инструкция будет такая: встретишь браконьера – кричи, как фашисту: «Руки вверх! Бросай оружие!» А потом заводи разговоры. Пока в руках у браконьера оружие, воспитательные беседы на него не действуют. Правильно я говорю? – сердито спросил он у Шерстнева.

Тот поерзал, похмыкал и, видимо, сдавая позиции в давнем споре, сказал:

– Оно, конечно… если браконьер злостный. А так… не станешь же из-за утки под суд отдавать.

– Ерофей начинал с утки, а встретил меня – шарахнул не задумываясь! Так-то вот! – трахнул по столу Парменыч. – Ты, Андрюха, Шерстнева не слушай. Мужик он хороший, но уж больно жалостливый. А при его должности надо… В общем, если хочешь стать настоящим инспектором, всякую там жалость и приятельность выбрось из сердца вон. Ты ведь кого защищаешь? Тварь бессловесную, меньшого брата. Она же никакого худа не делает, а мы ее в кровь! Опять же надо подумать, что останется после нас. Прикинь-ка, кто будет высиживать яйца, если разрешим охоту на уток… Поблагодарят нас внуки? Дурачье, скажут, были наши деды; не было человека, который бы дал им по рукам, вот и распустились! Ты, Андрюха, будешь этим человеком! – торжественно закончил он.

Вдруг Парменыч соскочил с топчана:

– Ах ты господи! Вот беда-то! Ввел ты меня в грех, Шерстнев. Сколько раз давал зарок не спорить с тобой, а тут разболтался… Трезорка! Трезорушка! Ну что ты? Ну что с тобой? Я сейчас. Я мигом!

Парменыч бросился к сундуку, выхватил коробку со склянками, но никак не мог найти нужную. А Трезор как-то странно вытянулся, вывалил язык и мелко-мелко дрожал. Наконец Парменыч нашел пузатый флакон и прямо из него плеснул Трезору в пасть. Тот сразу обмяк, свернулся в комок, длинно, со всхлипом вздохнул и сразу уснул.