Авигея Бархоленко - Светило малое для освещенья ночи

Что бы человек ни делал, он вступает в соприкосновение с материей. Строим, изобретаем, наряжаемся, ставим опыты, выращиваем капусту, гладим кошку, смотрим на закат — непрерывные и неисчислимые контакты с окружающим материальным миром. И для того чтобы это происходило, необходимо — да, получается так, — необходимо ограничение. Если представить, что каждый имел бы всё — все качества и все возможности, то это было бы равноценно состоянию дауна, — он не имел бы ничего.

Может быть, мы спускаемся в жизнь, как в шахту, и наши тела роют тяжкую руду опыта?

Я, как гончая, забираю по кругу, я хочу натолкнуться на след.

Тысячи лет люди знают о душе, так знают, что уже забыли. И тому, что забыли или отрицают, есть своя причина, которая, вероятно, в том, что душа всё меньше применима к размножающимся потребностям тела — джинсы не сошьешь, кайфа не словишь, «Мерседес» не купишь — ни к чему не пристегивается, а только мешает. Попробовали без — показалось, что можно. Ну и даешь, братва, однова живем! И клич пещерного жильца, фокусирующего зрение на ближних предметах, оглушает окрестности. Но когда-нибудь, откинувшись навзничь, чтобы умереть, он упрется взглядом в бессмертные звезды. И заподозрит, что соединение духа с телом есть общий закон, преследующий цель, о которой он не успел подумать.

И вот ходят тела по земле, ходят по земле миллиарды тел и таскают за собой по своим будничным делам миллиарды душ. И картина эта, шокирующая своей нецелесообразностью, заставляет в конце концов предположить, что и такое зачем-то нужно, что случайностью такое быть не может, ибо упорно повторяющиеся признаки подразумевают закон, и закон этот глобален, и не изменился, похоже, ни за тысячелетия, ни за миллионы лет. Менялось только лишь наше отношение к этому закону — от поклонения духам предков — через системные религии — к атеизму, который, естественно, лишь малая веха пути.

И если мы признаем как само собой разумеющееся эволюцию не только биологических существ, но и прочего — от камня, рассыпающегося в прах, до Солнца и галактик, с чего-то начинающих и чем-то заканчивающих миллиардолетние жизни, то последовательно ли будет отказать в таком свойстве душе? Душа, как и прочие живые структуры, содержит тенденцию развития, и развитие это вряд ли должно быть меньше, чем у неразумных, с нашей точки зрения, сорняков или тараканов. А если принять во внимание хотя бы относительное бессмертие, которым она располагает, и сознание, открывающееся после разблокирования биологических тормозов и, похоже, как-то с нею связанное, то развитие ее должно на уровни превосходить медлительное совершенствование животных тел. Возникающие у земных организмов полезные приспособления неторопливо передаются по наследству, оставаясь подвижными, готовыми раствориться в изменившейся среде и замениться другими, ибо они касаются одного лишь выживания, в любой, похоже, форме, без привлечения нравственных, эстетических или осознающих изменений. Надтелесные же структуры, содержа в себе память прошлого, напитываются, как губки, положительным опытом, терпеливо подталкивая человека в сторону Разума. По этой-то причине им и не подлежит быть смертными. Наше тело для них всего лишь лодка, в которой раз за разом пересекается материальный поток.

Смешно подумать, что я и теперь продолжу жить так, как жила прежде. Мое прежнее — лишь не-знание. Но какой должна быть жизнь Знания?

Прошлое не единожды подталкивало меня к выводам, но я стандартно отвергала необходимость собственных усилий, не догадываясь вышагнуть из статуса стихийного потребителя. Помню, в седьмом или восьмом классе меня снедал вопрос: зачем? Вопрос бил в мою грудь, как в колокол. Зачем я? Зачем вы? Зачем жизнь? Зачем, в конце концов, космическая беспредельность? Я шандарахала этими вскриками во что ни попадя — в подружек, в учителей, в мою мать, в воздушное пространство.

Их ответы были:

— Для кайфа! — Это подружка Галочка.

Галочка, которая к выпускному едва успела сделать не первый аборт, которая по улицам ходила не меньше чем с тремя парнями, которая каким-то чудом поступила на иняз, вышла замуж за негра, негр продал ее в бордель, она усовершенствовала дело и стала хозяйкой заведения, организовала международный симпозиум по обмену опытом, украла чей-то спортивный самолет и рухнула в Индийский океан у берегов Австралии, ее выловили рыбаки, она притворилась, что потеряла память, отбатрачила год на какой-то ферме, пожизненно загорела, скопила денег на левый паспорт и правый авиабилет и законно приземлилась в Шереметьеве. Нежданно явившись ко мне, она продолжила ответ: