Йоханнес Зиммель - И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

Миша каждый раз начинает разговор о том, как ему жаль, что из-за него так получилось, но ему тут же говорят, чтобы он успокоился. С самого начала Аркадий Николаевич сказал:

— Это не имеет к вам никакого отношения, Миша. Здешние люди сроду не видели ни одного еврея или метиса. С чего бы это вдруг они стали делать такие надписи?

— Если это не имеет отношения ко мне, то почему же все-таки эта надпись появилась на нашем заборе? — спросил Миша.

— Тише, Миша, пожалуйста, тише, — говорит Ирина, обменявшись взглядами с отцом. — Это действительно не наши люди сделали!

И Миша держит язык за зубами, хотя это состояние, конечно, совершенно невыносимо. Ведь они стараются, чтобы никто их за этой работой не видел.

Когда краска размягчилась, ее можно соскребать шпателем, но только в тех местах, где древесина гладкая. В местах стыка досок приходится выковыривать краску долотом. И все это только для того, чтобы убрать надпись, соскребая букву за буквой. Под конец все чувствуют себя разбитыми, руки болят, глаза раздражены. После бани они пьют горячий чай, чтобы не простудиться, потому что на улице минус 15.

Когда через неделю краски на заборе почти не осталось, становится видно, что растворитель обесцветил древесину.

— Придется заново покрасить эту часть забора, — говорит Аркадий Николаевич, который за эти дни почти не произнес ни слова. Мария Ивановна чаще, чем всегда, молится, а Ирина тайком плачет. Миша чувствует свой ветер, древний ветер, и ему очень плохо. Сколько несчастий он принес людям, которые его любят. Когда они окончательно разделались с грязной работой, Аркадий Николаевич говорит:

— Теперь забор неделю будет сохнуть, а потом мы сможем его снова покрасить.

Это ужасно. Ирина, отец и Лева теперь всегда ходят на работу вместе с Мишей, домой он возвращается, сопровождаемый ими. Ему стыдно, ему горько, и ветер, ветер опять здесь. Днем и ночью он слышит голос ветра: уходи прочь, прочь, прочь…

— Я этого не хочу, — говорит Миша однажды.

— Чего не хочешь?

— Чтобы вы все время меня охраняли.

— Не говори глупостей! — говорит Лева. — Мы тебя не охраняем.

— Кого же вы тогда охраняете?

— Друг друга, — говорит Аркадий Николаевич. — Я уже говорил, Миша, что к вам это не имеет отношения.

— Если это не имеет ко мне отношения, Аркадий Николаевич, — настаивает Миша, — то почему один парень на работе сказал мне вчера «жиденок» и предложил мне убираться отсюда?

— Где это было?

— В коровнике.

— Что за парень?

— Я его не знаю. Но он это сказал.

— Черт возьми, идиотов везде хватает, — говорит отец.

И он произносит это с такой безнадежной злостью, что Миша зарекается говорить об этом. Он ничего не рассказывает о том, что произошло у него с колхозником, встретившимся ему по дороге в поле. Он уже пожилой и издалека даже приветливо кивает головой, но потом, подойдя поближе, плюет в сторону Миши и говорит:

— Жид проклятый! Это вы распяли нашего господа Иисуса Христа!

Миша молча утирается и идет дальше. Что он может ответить? Что он не распинал Иисуса Христа? Что Иисус Христос сам был евреем? Или ему надо было разъяснить старому колхознику, какая разница между евреем и полуевреем?

В тот же день его вызывают к Котикову, в правление. Глава сельской администрации, бывший несколько месяцев назад председателем сельсовета, не предлагает Мише даже сесть. Он восседает за огромным письменным столом и снова обрел вальяжность и уверенность. Только самую чуточку он утратил свой командный тон, ах, всего лишь самую малость, это бывает с такими, как Котиков, не только в России, о нет!

— Михаил Олегович, — говорит Котиков, — мне вчера звонили из Москвы. Из комиссии по делам иностранцев. Мне сказали, что на строительстве требуются водопроводчики и сантехники. Поэтому с завтрашнего дня вы будете работать не здесь, а на строительстве в Москве.

— Ho… — начинает Миша.

Котиков прерывает его:

— Что, Михаил Олегович? Что «но»? Вам это не подходит? Вы можете заявить, что вам это не подходит! Тогда ваш вид на жительство будет немедленно аннулирован, и вы сможете немедленно возвратиться в вашу прекрасную Германию. Мы никого не держим. И вас в том числе. Так вы хотите назад в Германию, Михаил Олегович? — И Котиков смотрит на Мишу со зловещей улыбкой. — Это я вам могу быстро устроить.

— Нет, я не хочу назад в Германию! — говорит Миша испуганно. — Я хочу остаться здесь!

— Надо же, — говорит Котиков. — Почему же тогда вы сказали «но»?