Йоханнес Зиммель - И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

Миша никогда не отвечает Котикову на такие слова, а Котиков и не ожидает этого. С него достаточно и того, что он сказал это полуеврею и полунемцу еще раз и что в Димитровке многие думают так же, как он.

Однажды вечером, в марте, Миша получает письмо из Ротбухена от участкового Зондерберга, который впоследствии оказался хорошим другом.

Зондерберг хочет знать, как живется Мише, он очень тревожится — за него и за людей в бывшем Советском Союзе, Германии, Югославии и Африке, где многие миллионы людей голодают, за простых людей в Соединенных Штатах, где богатые становятся все богаче, а бедные все беднее. За весь мир чувствует тревогу этот Зондерберг.

«Здесь, в бывшей ГДР, — пишет он, — жизнь идет ко всем чертям, дальше — больше, а те, на Западе, должны за нас платить и платить, конечно, хуже всего там от этого простым людям, так же, как и у нас, безработица и бедность сказываются в первую очередь на них, тут уж ничего не изменишь. Ах, Миша, у нас здесь просто какой-то ад! Каждую ночь буйствуют бритоголовые, неонацисты, правые радикалы — в основном молодые люди, и это самое ужасное! Они врываются в дома, где живут иностранцы, бросают зажигательные бомбы, а немцы стоят рядом и смеются, хлопают в ладоши и кричат, что надо еще и еще, и каждую ночь люди в этих домах на волосок от гибели. Против евреев то здесь, то там тоже начались выступления, а поскольку живых евреев осталось мало, то против мертвых. На еврейском кладбище „Вайсензее“ могилы разорили, а надгробные плиты разрушили, памятник на мосту Путлицбрюкке в Берлине поврежден взрывом; что еще хуже, неонацисты подожгли еврейский памятник в концлагере Заксенхаузен, так называемый еврейский барак, и тот сгорел дотла. Бундесканцлер туда даже не поехал — он ничего не предпринимает против неонацистов и правых радикалов. Политики в Бонне сидят сложа руки, они только говорят о том, что хотят предпринять против правого террора, и при этом все время спорят друг с другом и никак не могут прийти к согласию. С другой стороны, демонстрации противников нацизма, шествия солидарности с евреями, турками и цыганами и собрания памяти жертв фашизма — все это проходит под охраной полиции. Что касается социальных отношений у нас на Востоке, то я приведу тебе только один из многочисленных анекдотов, что у нас рассказывают, — самый короткий и самый злой: встречаются двое восточных, старые друзья, на работе. И все. Смешно. Потому что на работе им не встретиться.»

Миша хочет, не откладывая, ответить Зондербергу, поскольку тот просит об этом. К письму приложена статья, опубликованная в одной из западногерманских газет.

Миша читает статью, а потом идет к Ирине. Уже довольно поздно, но он должен ей рассказать об этом немедленно, и он стучится. Ирина рада видеть его и просит перевести статью.

Миша переводит с немецкого на русский то, что было уже переведено с английского на немецкий, он говорит, а ветер за окном наметает сугробы. Ветер то плачет и вздыхает, то бушует и ревет, но Миша ощущает еще и другой ветер, он хорошо знаком ему, — это тот самый, что блуждает по свету через континенты и океаны шесть тысяч лет. Да, думает Миша, это снова он, мой ветер…

— Эту статью, — говорит он, — написал один писатель, его зовут Роберт Литтелл, живет он в Нью-Йорке. Статья называется «Кто спасет нас от нас самих?» И начинается она так: «Много лет прошло с тех пор, как Никита Хрущев в Организации Объединенных Наций стучал своим ботинком по столу и хвалился: мы вас похороним!»

Ирина уселась на кровать. На ней белая ночная рубашка, она надела свои сильные очки, чтобы лучше видеть Мишу, ей кажется, что в очках она его и поймет лучше.

— Между тем, — переводит Миша, — наоборот, капитализм похоронил коммунизм и стоит теперь у этой разверстой могилы. Но почему-то никто не грустит…

— Это напечатала западногерманская газета? — спрашивает Ирина недоверчиво.

— Да, Ирина, гамбургская газета, называется «Die Zeit». Слушай! — Он переводит дальше: — «Почему по этому счастливому поводу мы должны плакать?» — Миша сопит. — «Нам следовало бы плакать, вспоминая о лучших и умнейших из людей, которые когда-то пожертвовали своими жизнями за идею: во время большевистской революции; в двадцатые и тридцатые годы, когда еще можно было верить в прекрасный новый мир; во время испанской гражданской войны; во время сопротивления Гитлеру. Потому что за основной идеей коммунизма стояло оптимистическое видение идеального человечества: мысль о том, что идеальные люди предоставляют в распоряжение общества свои лучшие способности и получают за это то, что им нужно для полноценной жизни…»