Игорь Юрасов - Божественная Земля

В её исполнении это выглядело милой игрой, своеобразным кокетством, театрализованным украшением медленных, ещё только начинавших стремительный забег утренних, полных неизъяснимой неги и волшебного очарования минут, незамысловатой бесхитростной прелюдией, первыми аккордами начинающегося дня.

Наблюдая за Маргаритой, Иван Иванович с опаской начинал понимать, что он всё больше и больше подпадает под чарующую магию её мягких, полных женского обаяния движений, ласковых взглядов, тихих, полных музыки и чарующей ласки нежных слов.

В предвидении неизбежной разлуки он так боялся этого. Они не любили друг друга и, конечно, ни за какие пряники не имели намерения впадать в подобную эпатажную глупость.

«Господи! – будь их воля, вполне могли бы они обратиться к Всевышнему, если бы они верили в Бога и вообще во что-нибудь, кроме самих себя, верили. – Господи, спаси нас от подобной глупости и помилуй, если ты есть! Неужели нам, простым людям, нельзя как-нибудь обойтись без подобных излишеств?»

«Эка, право, невидаль эта любовь!» – порой размышлял Иван Иванович, не очень доверявший излишне ярким эмоциям, и не мог не признать, что что-то, безусловно, за этим эффектным словом, возможно, так и не понятое им до конца по-настоящему, скрывалось.

«Быть может, любовь – это красивое, эффектное украшение, декорация, орнамент чего-то главного, основного, – думал он. – Острая приправа к тому, что составляет стержень жизни любого состоявшегося человека.

А быть может, это всего лишь некое мифическое зеркало, придуманное и в веках взращённое и без меры взлелеянное людьми? Есть же человеческие сообщества, обходящиеся без подобной головной боли, живущие без излишних заморочек! Счастливы должны быть люди, обходящиеся без лишних проблем, живущие без зависти, не знающие ревности».

Наверное, тогда, при таком раскладе, если понемногу извести, освободить общество от всех алчных, богатых, злобных, завистливых, или хотя бы, если отделить этих уродов от нормальных людей, при новом общественном устройстве, том, о котором мечтали Великие утописты, возможно, наступит наконец рай на земле. Что, если подумать, не такая уж, если подумать, фантастическая, невыполнимая задача. Сознание людей в любом обществе развивается. Когда-нибудь эти социально опасные сорняки научатся выпалывать и, наверно, тогда эта мечта простых людей в идеале исполнится. Научатся всё же люди когда-нибудь жить так, как следует и как должны жить люди. Не может быть, чтобы не научились.

Что касается Ивана Ивановича и Маргариты, они оба были эйдетиками, то есть людьми, жившими и питавшими своё сознание чувствами.

На самом деле, какую бы философию общественного устройства Иван Иванович не изобретал, конечно, они никогда и никому в этом не признались бы, они всё-таки были глубоко верующими людьми. Их религией была любовь. Любовь к жизни!

И тем не менее по предыдущей своей жизни они знали, что стоит только отпустить вожжи, дать волю эмоциям, как эфемерное в их понимании и всё же не совсем чуждое им легкомысленное украшение взаимоотношений, безделица, называемая любовью, моментально превратит их отношения в яркий, всё испепеляющий костёр. А вот этого они не хотели.

Они боялись рисковать. Потому что когда этот эйфорический, красивый, фантастически яркий костёр догорает, он оставляет после себя чадное, дымное пепелище. Они предпочитали понимать любовь как встречу двух физически сильных, здоровых, ненасытных в страсти животных. Зверей!

Да и не в любви, и не только в любви, они искали и хотели найти своё счастье. Они были ненасытны не только в чувствах и страстях, но и в том, что отличает человека от прочих земных существ: в поисках себя, своего места и назначения под этим солнцем, в этой, казалось бы, на первый взгляд, такой до неприличия кажущейся простой жизни.

И всё, казалось бы, в их отношениях было, что называется ничего. В таких случаях, кажется, говорят: комильфо – вполне, как следует.

Одно Ивану Ивановичу было непонятно: почему, несмотря на их молчаливую взаимодоговорённость и полное взаимопонимание относительно опасностей совместного плавания в бурных, как горный поток, водах реки любви, эта стройная, божественно сложенная женщина, созданная игрой слепого случая и неуёмного в поисках совершенства провидения для всеобщего обожания и поклонения, природной грацией своих движений с утра до вечера заставляет быстрей бурлить кровь в его жилах и наполняет непривычной ему нежностью и непрерывным ожиданием чего-то прекрасного его огрубевшее, должно быть, как он думал до этого, напрочь отмороженное, замёрзшее, превратившееся в холодную ледышку в бескрайних полярных просторах, ставшее совершенно бесчувственным сердце.