Яков Капустин - Веревочка. Лагерные хроники

Меня продуктами снабжал старшина батальона охраны Сидун, и мне эта картошка была без всякой надобности. Но выбиваться из коллектива невозможно, да и не знал я сколько там скинуто и кому.

Подошёл конец дня, и тут – то и началась история, которая чуть не сломала мне будущее.

Храпченко, в окружении прихлебателей, собрал всех присутствующих и рассказал, что офицеры, которые работали на машине, украли у государства девять мешков картошки и понесут за это суровое наказание.

Он заставил виновных выйти из строя, и когда я уже собирался двинуться, мой технорук майор Хлебовский Леонид Иванович, который был старшим по званию у грузчиков и заводила всей этой компании, придержал меня за руку, а сам шагнул вперёд. Для меня скандал означал возврат в зону.

Началось расследование. У восьми офицеров от лейтенанта до майора требовали сказать для кого девятый мешок, но Хлебовский, предупредив остальных, сказал, что ему два, как звеньевому.

Все подтвердили и никто меня не сдал, что было просто удивительно, потому что парни не только рисковали погонами, но и относились ко мне по – разному.

Когда я – поселенец, отсидевший полжизни, раскатывал по городу на комбатовском газике, как на своём, а в холода ходил в кремовом полушубке командира полка нараспашку и в галстуке, а многие майоры кутались в шинельки, потому что полушубки положены были только охране, это не могло не вызывать раздражения и зависти.

Выручало меня от всеобщего неприятия только то, что ко мне можно было обратиться в два часа ночи по любому поводу и я, разбивался вдребезги, но выручал практически любого, кто обращался.

Этому научил меня отец:

– Если есть возможность, помоги. Не вернётся, так зачтётся.

И вообще не дели людей на хороших и плохих. Старайся повернуть к себе человека хорошей стороной. А для этого не давай ему возможности быть по отношению к тебе плохим. Не давай ему найти оправдание для своей подлости и хамства.

Папа прошёл две войны, вернулся инвалидом и был мне настоящим другом.

Образование у отца было четыре класса еврейской школы в одном из посёлков Херсонской области, где после революции американцы пытались обустроить евреев. Ничего из этого не вышло, но чему-то папа там научился.

Я никогда не отступал от правила «Помоги, если есть возможность» и это знали все. А потому, наверное, и терпели.

В общем, никто меня не сдал. Но над остальными нависла гроза.

Храпченко рвал и метал, заставляя всё начальство участвовать в этой экзекуции.

Поговаривали, что у всех офицеров снимут одну звёздочку и отправят по другим управлениям в глубинку. А это для семейных, обустроенных людей катастрофа. Особенно я переживал за Хлебовского.

Формально Леонид Иванович был моим непосредственным начальником, а на деле он только выполнял мои просьбы там, где гражданского авторитета было недостаточно.

Больше он ничего не делал. Разгуливал по бирже, выпятив вперёд живот, балагурил и рассказывал анекдоты и разные истории.

Зэков он не замечал. Вернее не замечал, что они зэки.

Любил выпить, говорил начальству в лицо всё, что думал и добрался до майорской звезды лишь к сорока пяти годам.

Леонид Иванович не был героем моего романа, но не любить я его просто не мог. И, вообще, если я люблю русский народ, то благодаря таким Леонидам Ивановичам, с которыми и на пьянку и в разведку пойдёшь с радостью.

И вот над ним и другими ребятами нависла угроза, от которой их никто не мог спасти. К Храпченко подходов не было. Даже генерал Мешков не хотел с ним связываться.

Как-то на складе у Нины Давыдовны мы пили чай и обсуждали эту сплетню, о которой судачило полгорода. Заговорили о Храпченко.

– А вы знаете, что мать его жены Аллы обшивалась всю жизнь у моего папы, а до этого её бабушка. Они тогда ещё говорили на идише.

Тогда этого ещё не стеснялись, а теперь они все русские.

Попробуй заикнись.

Среди ночи меня подбросило на кровати. ГОСПОДИ!!!

Я знал, как спасти Леонида Ивановича и остальных ребят.

Наутро, бросив все дела, иду в школу, где директорствовала жена Храпченко Алла Васильевна.

Я часто помогал ей по директорским делам, и отношения у нас были нормальные.

Когда мы остались наедине, я повёл с ней разговор о картофельном деле, но чем дольше я говорил, тем отрешённей становились её глаза.

Закончил я тем, что сказал о том, что был там девятым и мне грех бросить ребят в беде.

– Меня это не касается, я в дела Владимира Ильича не лезу. Да он и не позволит.