Когда Зе Мигел вышел из бара, слова он выговаривал с запинкой, словно их выталкивало целиком, а какие-то слоги отрывались, слипаясь на языке, который еле ворочался во рту, вязком от алкоголя. Вернее, слова как будто попадали в мехи гармоники; она внезапно сжималась, а потом чуть растягивалась, но все-таки издавала какие-то звуки, выдавливая самые существенные слоги перевранного слова.
Но как только хмель начинает выветриваться — может, потому, что над песчаным пляжем дует свежий морской ветерок, — прежде всего от хмеля освобождается язык, он правильно выговаривает слова, хотя в голове все еще кружится медленно хоровод образов, неуправляемых сознанием, и время от времени Зе Мигел спотыкается или посмеивается.
Когда он вспоминал, как в последний раз был в доме у матери в ту ночь, слова он уже выговаривал чисто, но мысли еще путались.
И все-таки больно возвращаться к прежнему ощущению тревоги — той, которую испытывает живая плоть, когда кровоточит, — тем больнее, что ни в нем, ни вне его ничто не изменилось. Девчонка как будто слегка встревожена. Уж не выдал ли он себя неосторожным словом: сам не помнит, что говорил.
— У тебя лицо кислое. Что случилось?!
— Ничего, дорогой.
— Что значит «ничего»?…
— Ничего значит ничего!
— Тогда незачем делать такое лицо.
— Чувствую, что устала, дорогой. Вдруг почувствовала, что устала. Мы перепили. Я стала пить вровень с тобой и опьянела. У меня язык не ворочается, точно весь распух.
— Когда пьешь, обо всем забываешь.
— Ненадолго, дорогой. Ненадолго хватает. Хуже всего, что я, когда выпью лишнего, всегда вспоминаю, странное дело…
— О чем вспоминаешь?
— О чем-нибудь таком, от чего мне тошно делается.
— Скажи, о чем. Выложи, что у тебя на душе, легче станет. Когда выкладываешь всю правду, хмель проходит быстрей, чем от соды.
— Не стоит, дорогой. В моей жизни уже ничего не исправить.
— Я вижу, ты от вина грустнеешь. А меня от вина подраться тянет. Там, в баре, мне хотелось все разнести в клочья, всю обстановку, и светильники, и типов этих…
— Меня.
— Тебя — нет. Ты мне нужна.
Сжимает ей голову ладонями, заставляет глядеть себе прямо в лицо, глаза в глаза, сжимает крепко — зачем? для чего? — потом гладит ей голову.
— Ты мне нужна.
Она думает: дай-ка скажу старику что-нибудь красивое.
— И ты мне… Если бы не ты — вот честное слово, честное-пречестное! — я бы давно покончила со всем этим, дорогой.
— Ты меня так любишь?
— И никогда не любила никого, кроме тебя, дорогой.
— Рассказывай эти сказки другим.
— Не смей сомневаться во мне. Если бы ты оставил меня навсегда, я больше никого не полюбила бы. Не верю я людям, дорогой!
— Ну вот!
— Да, не верю. Может, потому, что не верю ни отцу, ни матери.
— Что они тебе сделали?
— Ты знаешь не хуже меня. Я заметила, между вами что-то есть… Между тобой и матерью.
— Потише, потише ты! Разговор опасный, думай, что говоришь.
— Вы с нею выпили и меня напоили. Стали хватать друг друга за руки, а я притворилась пьянее, чем была. Вы меня за нос водили.
— Не говори так.
— Мы с матерью часто вспоминаем тот день. Мы с ней творим правду друг другу, помогаем одна другой обмануть старика. — Она горько улыбается. — Старик давно обо всем знает. Может, раньше меня узнал. А потом меня подсунули тебе, чтобы люди не болтали. Это гадость, дорогой! Ужасная гадость!
— Не говори об этом.
— Сейчас мне хочется говорить, сама не знаю отчего, но хочется. У меня такое чувство, будто вот-вот что-то случится, дорогой, и нужно высказать все самое плохое, что у меня накопилось.
— Думаешь, скоро умрешь?
— Не знаю. Не знаю, в чем дело, дорогой. Но чувствую, что сейчас мне пора сказать некоторые вещи.
Они сели в машину. Зе Мигел смотрит на часы: осталось полчаса. Совсем мало, черт побери, мне не добраться раньше половины восьмого. Отпускает тормоз, ставит ногу на педаль сцепления, дает задний ход и, маневрируя, выезжает из парка с профессиональной ловкостью.
— Видала?
— Ты хорошо водишь.
— Машины — да. В некоторых местах могу водить с закрытыми глазами. Дорогу от Пенише до Вила-Франка знаю как свои пять пальцев. Все повороты, все спуски, дома, деревья, даже камни. Странно, как запоминаешь дороги.
Сцепление — передача, машина визжит на повороте — и прямо на повороте обгоняет малолитражку. Зе Мигел смеется, девушка вытирает слезу, оба оглядываются, и водитель малолитражки грозит им кулаком.
— Типчик перепугался: дрожит, как воробышек.
Читать дальше