Джойс Кэри - Радость и страх. Рассказы

Но оно ускользает от нее, то самое важное, чего она так жаждет для Джона, особенно теперь, когда опять появился Бонсер. Ей приходят на ум такие слова, как разум, порядочность, искренность, благородство, но они сразу меняют форму, становятся расплывчатыми, даже нелепыми; мало того, они вызывают в сознании образ Гектора Стоуна, а сделать из Джона важного, надутого чиновника вовсе ее не прельщает.

- Доброе утро, леди Голлан!

Почти бессознательно она заставляет себя улыбнуться и произнести нужные слова: - Леди Чадворт! Сколько лет, сколько зим! И Роджер, вот приятная встреча! Вы про нас писали, я знаю.

И Мэнклоу, который с годами не то чтобы располнел, а поплотнел, словно видное положение укрепило его и телесно, чей лысый розовый череп почему-то придает его лицу выражение честное и доброжелательное, отвешивает поклон. - Не благодарите, Тибби, тут деловые соображения. Вы - новость на первую полосу, можно сказать, сенсация. - И, выпрямившись, изрекает фразу, вероятно заготовленную для этого дня: - Полеты, вот что заставляет лететь время.

- Это дивно, дивно! Вы просто волшебники! Я преклоняюсь перед вами.

В сорок лет леди Чадворт коллекционирует пилотов и изобретателей. Она просит познакомить ее с Робом Робинсоном. О том же просит энергичный молодой генерал.

- Я слышал, леди Голлан, победа вам обеспечена?

- Ну, разумеется, генерал.

- Ваш триплан чем плох? Слишком большой, очень заметен с земли.

- А зато какой он прочный, устойчивый, это ведь главное.

- Доброе утро, леди Голлан. Да, знаменательный день. Надо полагать, победа за вами, иначе Джеймс не ввязался бы в это дело. У него нюх на победителя. А все же, знаете ли, будущее принадлежит цеппелину.

В разговор вмешивается известный инженер: - В аэропланах семьдесят процентов мощности уходит на то, чтобы удержать их в воздухе.

И за спиной у Табиты кто-то произносит громко, непререкаемым тоном: Эта авиационная эпидемия вообще скоро кончится. Она изжила себя, как игра в диаболо.

Теперь автомобили и коляски прибывают сплошным потоком, как на дерби. И опять это публика иного сорта. Как сначала специалистов и энтузиастов сменили дельцы, политики, журналисты, разведчики конъюнктуры, так теперь их в свою очередь поглощают завсегдатаи скачек - толпа, в которой смешались люди и самого высокого и самого низкого разбора, от герцогинь и до жучков, и всех влечет одно - риск, азарт.

Состязания вот-вот начнутся. Распорядители оттесняют толпу с поля в пролеты между ангарами. Вдоль изгороди расположились букмекеры и выкрикивают ставки. И тоже как на скачках в провинции, зрители вслух называют имена важных персон, которым разрешено находиться на поле: вот знаменитый пилот, вон член Жокейского клуба, министр путей сообщения с толстой сигарой в зубах, популярный фельдмаршал.

Иные пилоты - герои не только воздуха, но и гостиных. Это богатые молодые люди, которых привлекла авиация, как могли бы привлечь экспедиции на Эверест или в Гренландию либо охота на тигра. Принцессы крови приглашают их на обеды, молоденькие аристократки, только что начавшие выезжать, выпрашивают у них фотографий.

Первая машина, биплан, бежит подпрыгивая по низкой траве. Ее тонкие колеса отрываются от земли и тут же с силой плюхаются обратно. Видно, что одно из них погнулось. В толпе возгласы, какая-то женщина рядом с Табитой кричит: - Ерунда это все!

Биплан снова поднялся на два-три фута. Он чуть не задел изгородь и медленно набирает высоту. По толпе проносится долгий вздох, и сразу затем смех, оживленный говор. Взлетает следующий аэроплан - неожиданно, под устрашающе крутым углом. Толпа аплодирует, слышны голоса: «Этот победит!»

Третья машина, уже выведенная на старт, не желает двигаться с места. К ней сбегаются механики, пререкаются, машут руками. Распорядитель выкрикивает следующий номер. Это «Голлан-Роб», и Джон, Бонсер и Голлан бегут в ангар, чтобы помочь его выкатить. За рулем Роб.

С появлением триплана гул голосов нарастает. Многие уже видели его, и тройные крылья вызвали горячие споры между теми, кто лучшей конструкцией считает биплан, и теми, кто уверовал в прозорливость Голлана и гений Роба.

Взревел мотор, и Голлан оглядывается по сторонам с блаженной улыбкой. Аэроплан несется по полю и, подскочив над изгородью, переворачивается. Хвост его задирается вверх, и весь он заваливается набок. К нему бегут полицейские, распорядители и по пятам за ними - толпа. Табиту стиснули, чуть не сбили с ног. Она еле сдерживает слезы и вдруг, обнаружив, что прижата к Джону, сердито кричит: - Полиция!