В. Строгальщиков - Слой

— Полагаю, компромат какой-то.

— Правильно полагаешь… И как ты думаешь — на кого?

— Понятия не имею, — беззаботно ответил Лузгин. — Главное, что не на нас с тобой, остальное мне по фигу.

— Ой, Вова, не скажи-и! — протянул банкир. — Сейчас я тебя очень крепко удивлю.

— Ну, давай, не тяни… На кого?

Кротов ответил.

Лузгин повалился на спинку дивана, щелкнул пальцами.

— Едрит твою мать! Ну, попались… Ну, вляпались!..

— А еще мне был звоночек, хрен знает от кого. Требуют свернуть операцию на омском заводе.

— Но ты же договорился со Слесаренко!

— Это кто-то другой. И самое хреновое в том, что я не знаю кто. Угрожал, собака, просил передать привет семье. У-у, сволочи, поубивал бы всех! Собственноручно по стенке бы размазал!

Кротов до дрожи сжал кулак, потряс им перед лузгинским носом.

— Слушай, черт с ним, с этим Омском, — раздраженно сказал Лузгин. — Давай подумаем, что нам с Луньковым делать.

— Тебе-то какая печаль? — Лузгин показался Кротову каким-то излишне взвинченным. — Передашь бумаги Золотухину и — свободен.

— Если бы так, Серега… — Лузгин поскреб ногтем по столу. — Дело в том, что Луньков сделал мне предложение.

— Ты что, барышня?

— Заткнись, а? — Друг Вова чуть не подпрыгнул на диване. — Брось ты эти педерастические намеки!.. Луньков предложил мне работать на него. За очень хорошие деньги.

— И ты согласился.

— Еще нет. Но думаю.

— Значит, согласишься. Деньги и в самом деле серьезные?

— Для меня — очень. Я же не банкир, мать твою…

— М-да, дела-делишки… Меня, между прочим, тоже Лунькову сосватали. Филимонов.

— А я-то гадаю: чего это вы на пару к Дмитриевым на поминки заявились? Слушай, а ты Слесаренко про это рассказал?

— Конечно, нет.

Лузгин присвистнул и снова поскреб по столу. Кротов глядел на друга: что-то в его поведении было ненатуральным, неискренним. Кротов знал, что друг Вова есть большой актер, способный менять маски по нескольку раз на дню, но делал это исключительно по собственному желанию, зачастую из простого озорства, а в сегодняшнем его лицедействе было что-то заданное, чужое, и Кротов спросил Лузгина:

— Что случилось, Вова? Договаривай…

— Так, бля, не наливаешь ведь, друг называется!

— Перебьешься, сказал… — Кротов двинул по столу кофейник. — Вот твоя выпивка на сегодня. — Он посмотрел на часы. — Кстати, в три Луньков будет здесь.

Лузгин вскочил, одернул пиджак.

— Все, я сматываюсь.

— А вот и хрен, — сказал Кротов. — Сейчас нажму кнопку, охрана тебя остановит.

— Что, бить будут? — зло спросил Лузгин. — Ну, Кротяра, ты даешь.

— Пока не расскажешь, что к чему, я тебя не выпущу. Хотя, впрочем, почти догадываюсь… Вова, ты уже взял у Лунькова «бабки». Взял?

Лузгин кивнул, развел руками и рухнул задом на диван.

— Пять тысяч «баксов».

— Ну, это семечки, — сказал банкир. — Вернешь с извинениями, и дело с концом.

— Слушай, ты, буржуй зажравшийся! Для тебя пять тысяч «баксов» — это семечки, а для бедного журналиста это огромные деньги, понял? А, во-вторых, этих денег у меня уже нет, — печально закончил свою тираду друг Вова.

— Такие «бабки» за ночь не пропьешь… Отдал кому?

Лузгин кивнул.

— Долги, что ли?

Лузгин помедлил и кивнул снова.

— Надо учиться жить по средствам… Ладно, я тебе займу. Дать сейчас? — Кротов ткнул пальцем за спину, в сторону сейфа.

— Да ладно тебе! — отмахнулся Лузгин. — В принципе, эти «баксы» я могу и не возвращать. Я их уже отработал.

Теперь пришел черед удивляться Кротову.

— Это каким же образом?

— Ну, неважно, Сережа, неважно!.. — Лузгин теперь старательно разглядывал узор на ковре, пошевеливая длинный ворс каблуком. — Я ему пленки продал. Черновую видеозапись передачи с Рокецким.

— А на хрена она Лунькову?

— Какая разница? Ну, настригут там кадров, намонтируют какую-нибудь гадость… Уж если из говна конфетку можно сделать, то из конфетки говно — куда проще…

— Слушай, Серега, это же чистой воды формальность! Что им мешает записать передачу с эфира и потом делать с ней все, что захочется?

— Ты кого сейчас агитируешь: меня или себя?

— Да себя, твою мать! — почти выкрикнул Лузгин. — Ты-то мне на хрен сдался!

— Привет, поговорили, — сказал Кротов. — Нет, трезвый ты еще невыносимее, чем пьяный. Налить?

— Лучше выпусти меня отсюда, — взмолился Лузгин.

Никакого желания видеть луньковскую рожу.

— Нет, Вова, это не дело, — покачал головой банкир.

— Что толку прятаться? Оставайся, разом со всеми покончим. Еще раз предлагаю сто грамм для храбрости.