В. Строгальщиков - Слой

Когда Лузгин узнал, что заместитель редактора «Тюменских известий» Юрий Пахотин уговорил Рокецкую на интервью, он в свою очередь уговорил Пахотина уговорить Галину Андреевну на параллельную съемку телекамерой. Интервью получилось большое, Пахотин дал «добро» на использование фрагментов в качестве «гарнира» к передаче.

Вслед за Валентином Лузгин вышел на улицу в промозглый ветер незадавшейся нынче весны, вскарабкался по металлической лестнице в автобус телестанции. Пока заряжали пленку, Угрюмов сказал:

— Сейчас отсмотрим все, а потом я покажу, что смонтировал. Но учти: перемонтировать не буду, понял?

Лузгин, соглашаясь, кивнул. Монтаж интервью стоял в расписании пятничным вечером, когда они загуляли с Кротовым, и пришлось Вальке «клеить» сюжет самому, на свой взгляд и риск, так что сиди и не рыпайся, кушай, что дают. Честно говоря, Лузгин не очень-то переживал по этому поводу: Валька чувствовал слово, ценил интонацию, и Лузгин его вкусу вполне доверял. К тому же Угрюмов, не связанный личными контактами с персонажами «Детей», обычно лепил сюжеты круче и забористей вынужденного быть осторожным и расчетливым Лузгина.

Включили запись. На телеэкране монитора появился затылок Пахотина, в глубине кадра за столом сидела полная, пышноволосая, немного сердитая и настороженная женщина, крутила в пальцах авторучку. Камера двинулась вперед, вытесняя из кадра пахотинские вихры, раздался немного манерный юркин голос:

«Галина Андреевна, у вас хорошая охрана. Эти ребята защищают деньги или людей?» — «И деньги, и людей». — «А у вас есть личный телохранитель?» — «Нет». — «Банкир — профессия опасная. Не боитесь одна ходить?» — «Боюсь. Но я знаю, что если кто-то захочет меня убить, никакой телохранитель не убережет. А простым хулиганам я сама могу дать отпор».

— Крутая тетка, — уважительно сказал Угрюмов. — Бедный папа Роки!.. Тут дальше пойдет про ее биографию, я это выкинул: интересно, но не по теме. Между прочим, я что подумал: а не лучше ли было ее взять на первую роль? А Рокецкий бы просто в зале сидел. Хорошая идея, слушай!

— Хорошая, — согласился Лузгин. — Но в другой раз.

Рокецкого он знал не очень давно и не очень хорошо. Помнил его в председателях облисполкома при Шафранике, слышал про их взаимное недоверие и даже противостояние и был удивлен, когда уходивший в Москву в министры Шафраник порекомендовал именно папу Роки в свои преемники на губернаторском посту. На этот счет были разные версии, но далекий тогда от бомонда Лузгин плевал на политику и делал «бабки» на рекламе. Попав с помощью «Взрослых детей» на вершину местного политического Олимпа и став на нем кем-то вроде царско-боярского шута и постельничего одновременно, он ни разу еще не проник в ближайшее окружение губернатора, хотя с его замами и водочку пивал, и шары гонял изрядно. Лузгин знал, насколько осторожен и недоверчив, даже подозрителен в своих контактах губернатор, слишком долго для фигуры такого масштаба ходивший на вторых ролях и наконец ставший первым. За последние два года он очень вырос как политик, научился общаться с прессой и говорить с людьми на понятном им языке, прибавил юмора и задиристости, но за внешним добродушием и эдакой показной мужичьей хитроватостью маячил жесткий и умелый администратор, профессионал аппаратной игры, никому до конца не верящий и ничего на веру не принимающий. Говаривали, что во время своих наездов в Москву он частенько исчезал из поля зрения наблюдавших его чиновников, и оставалось тайной, где и с кем он в этот период общался. Назывались разные фамилии — от вице-премьера Сосковца до начальника президентской охраны генерала Коржакова, но точных сведений не имел даже министр Шафраник, плотно отслеживавший поведение и контакты своего «наследника» — тем более что, по лузгинскому мнению, министр резервировал вариант возвращения «в область» в случае правительственной крупной перетряски и старался, как говорится, держать руку на пульсе.

Знал Лузгин и о сложностях взаимоотношений области и входящих, а точнее входивших в ее состав северных автономных округов, покушавшихся ныне на полную от Тюмени независимость, о весьма непростых личных отношениях Рокецкого с северными губернаторами Неёловым и Филипенко, но не слишком во все это вникал, считая истоком конфликта сшибку личных амбиций, хотя и понимал, что эта сшибка — на поверхности, а под ковром дерутся мощные московские бульдоги, и дерутся они отнюдь не ради всяких там северных народов, а за контроль над добываемыми на северах нефтью и газом.