В. Строгальщиков: Слой 3

«Господи! – оборвал себя Слесаренко. – Почему я называю его убитым? Ведь он формально еще жив!». Перед глазами на мгновение всплыла большая палата, флаконы на стойках и трубки, равнодушное пиканье электроники, люди с оружием за дверями и внутри, неподвижное тело, сокрытое белым... «Не приведи господь, – подумал Виктор Александрович. – Если вдруг и меня, то лучше сразу и насовсем». И он постучал пальцами по старой щербатой столешнице. Сколько уж раз хозяйственники порывались заменить этот стол на любой новый, который понравится, совали красивые цветные картинки, а он лишь отмахивался и гнал назойливых радетелей из кабинета. Непонятно почему старый обшарпанный стол успокаивающе действовал на Слесаренко. «Почему непонятно? – подумал вдруг Виктор Александрович. – Как раз напротив, все понятно: старый стол напоминает о том, что и до тебя, дружище, были жизнь, проблемы и надежды, и после тебя они будут и будут, а потому... Что потому?».

Стукнула невидимая ручка первой «тамбурной» двери, повернулась и поехала в сторону вместе с дверью вторая. Вошел Кротов в светлом легком костюме, золотистом модном галстуке поверх белой рубашки, за ним Лузгин в джинсовых штанах и жилете, рубашке «поло» с коротким рукавом.

– Слышали? – спросил Виктор Александрович, выходя из-за стола и протягивая руку: так у них установилось – здороваться за руку без приветствия.

– А как же! – весело ответил Лузгин, выныривая из-за кротовской спины.

– Он там пробыл всю ночь, – кивнул на друга Кротов.

Здороваясь в очередь с Лузгиным, Виктор Александрович унюхал слабый, но ясный запах водки и не сумел, видимо, совладать с лицом, потому что журналист вдруг отступил на шаг назад и развел руками.

– С народом, Виктор Саныч, только с народом!

– Выходит, все-таки пьют, – с плохо скрытым злорадством сказал Слесаренко. – А ведь слово дали, что ни грамма...

Сели в конце длинного совещательного стола, расположенного вдоль кабинетной стены с двумя большими окнами: Слесаренко во главе, Кротов справа, Лузгин – слева. Потом, когда начнется «планерка», Кротов останется на месте, а Лузгин переместится ближе к противоположному торцу – в соответствии с табелью о рангах, или, как любил переиначивать Лузгин, «в соответствии со сценарием».

– Рассказывайте.

В отношении этих двух слово «докладывайте» Виктор Александрович не применял.

Лузгин потянулся к центру стола за гостевой пепельницей.

– Люди те же, настроение – то же. В общей сумме человек триста. Одна часть пикетчиков, одна часть сочувствующих и членов семей, третья часть – зеваки. Пикетчики не пьют, а вот зеваки и сочувствующие разговлялись с полуночи.

– И вы с ними.

– И я с ними, – спокойно кивнул Лузгин. – Когда утром полезли на насыпь, то наши доблестные менты-молодцы руки за спину, пытались остановить народ, так сказать, грудями и голосом. Никто никого не уронил, только толкались немного. А вот когда пикетчики вышли на рельсы и стали сгонять милицию вниз, под насыпь, возникла напряженка. У них же приказ...

– Знаю, – сказал Слесаренко. – Я дал Савичу команду отойти. Вы мне другое скажите: если и люди те же, и настроение, то почему они все-таки вышли на рельсы?

– А вы не знаете? – Лузгин округлил глаза и затянулся дымом. – Вам не доложили?

Этого в Лузгине Виктор Александрович так и не выучился принимать: если знаешь больше – скажи просто, без этих тянущих встречный унизительный вопрос сигаретных пауз.

– Дело в том, что утром, в шестом часу, приехал депутат областной Думы Харитонов. На «Волге», кстати, с думскими номерами. Очевидно, выехал из Тюмени вчера днем или к вечеру. По приезде собрал митинг, толкнул речь и повел народ на штурм. Сейчас сидит на рельсах и требует вашей явки с повинной. Вашей и Вайнберга. Последнего требует с мешком денег.

– Да, кстати, Вайнберг! – Слесаренко поднялся и пошел к селектору, ругая себя за утреннюю несобранность.

– Найдите Вайнберга, – сказал он секретарше, – и попросите его прибыть ко мне.

– Нуда, – усмехнулся Лузгин, – так он разбежался... А на рельсах, между прочим, из нефтегазового начальства я не видел никого. Только профсоюзник носится и руками машет.

– Так он машет то в одну, то в другую сторону, – добавил Кротов. – Определился бы, что ли, а то и тем, и этим, уже смотреть противно.

– Работа такая, – злорадно сказал Лузгин.

Виктор Александрович вернулся к столу и с тоской посмотрел на лузги некие сигареты – вот они, только руку протяни.